Известный драматург, режиссер, актер, музыкант Евгений Гришковец привез к нам свой новый спектакль «Прощание с бумагой». Произошло это спустя каких-то 10 лет после «Дредноутов», поставленных в 2001-м. - Никто не сможет обвинить меня в том, что я зачастил со спектаклями. – Будто оправдывается Гришковец. И начинает свой эмоциональный рассказ с описания собственных отношений с бумагой. 

- Я только бумагой и пользуюсь. У меня нет даже собственного компьютера и электронной почты. Я отказался от интернета почти 3 года назад и не испытываю по этому поводу никаких неудобств. Я пишу рукописи рукой, затем надиктовываю их. Я не считаю, что это хорошо или, может, особый стиль. Я просто не умею по-другому. 

Что касается спектакля, то он посвящен информированию людей о том, что мы расстаемся с бумажными носителями, и бумага утрачивает свое значение как носитель содержания. Хотя туалетная бумага и салфетки наверняка останутся. Меня удивляет тот факт, что 2000 лет человечество писало на бумаге, и почему-то именно нам дано в ощущении – с ней расстаться, нам выпало это переломное время. Наши дети будут людьми без почерка. Почему, зачем – вот об этом спектакль.

- Что еще нового происходит сейчас в вашей творческой жизни?

- Пять дней назад я сдал в редакцию книгу, которая выйдет в ноябре. «Письма к Андрею» - довольно странная книга – 10 писем, которые я написал Андрею Тарковскому. Об искусстве, о месте художника в обществе, о социальном его статусе, о том, что произошло с кино за четверть века, даже больше, что мы живем без Тарковского. Это не манифест, а довольно эмоциональные записки об искусстве. Кому эта книжка может понадобиться, я даже не знаю.

- Какие перемены на музыкальном фронте?

- На прошлой неделе я был в Тбилиси. Молодые, 26-летние ребята из группы Мгзавреби («путник» или «пассажир» по-грузински) пригласили меня записать альбом. На днях мы представим нашу первую песню, а потом в течение года я буду наезжать в Тбилиси, чтобы продолжать записывать. Меня радует и это, и то, что у нас сейчас намечается с Грузией такое долгожданное сближение. Оно совершенно необходимо двум культурам. Грузинам, конечно, в большей степени, поскольку от этого зависит их экономика. Но и мы в их лице утратили очень существенного соседа. 

Скажем, влияние грузинской культуры на нашу было гораздо больше, чем наоборот – их культура была гораздо более самобытной, самостоятельной, стойкой. Грузинское кино, живопись, вино… 

А вспомните особое грузинское чувство юмора! Знаете, что приятно? В Тбилиси на паспортном контроле – они же отменили визы для русских граждан – грозный пограничник мне ставит штамп, потом улыбается и вручает маленькую, 250-граммовую бутылочку вина. Всем русским гражданам на въезде в Грузию дарят!

- А как же Саакашвили, поедавший галстук?

- Я трижды коротко общался с Саакашвили. Это крайне несимпатичный человек. Грузины, в них же есть очарование, обаяние. Феномен Церетели знаете в чем? Не в том, какие он памятники делает, а в том, что с ним весело и приятно выпивать, он хороший друг. Поэтому, наверное, ему и давали делать такие разухабистые штуки. Я не вижу другой причины. 

Саакашвили человек неприятный, необаятельный. Он, кстати, говорит по-русски практически без акцента. Но он молодой человек, изначально ориентированный не на Россию, у него нет генетической памяти, расположенности к нашей стране. Нет русских друзей, приятелей, общих воспоминаний. Это многое объясняет. 

- На ваши спектакли ходит самая разная публика…

- На премьеру в Москве пришел Александр Емельяненко, с разбитым лицом, заклеенный пластырем, после боя. Он огромный, в кресле не помещался, его все время просили наклониться куда-нибудь, он все гнулся, ложился кому-то на плечо… А потом подошел и сказал, мол, знаете, я ваш спектакль «Одновременно» знаю наизусть. Я на него ходил еще в Старом Осколе. И это человек, который жестоко бьет каких-то чернокожих американцев… Вдруг оказался таким нежным, чувствительным. 

Это был «спектакль-сообщение». Я в течение двух часов говорил только о том, что люблю и с чем приходится расставаться. А люди по этому соскучились, даже изголодались. Поскольку то маргинальное, чудовищное равнодушие, которое постоянно декларирует современный российский театр, ужасно. 

Создателей этих спектаклей интересует только собственная воля – ни зритель, ни результат. «Новая драма», «Театр Док», «Театр-практика» и Кирилл Серебренников – давно стали истеблишментом. Никто ведь 10 лет назад не мог себе и представить, что люди, ощущавшие себя новаторами, желавшие вдохнуть второе дыхание в заскорузлый репертуарный театр, вдруг станут врагами русской культуры, делая вторичный продукт. 

Эксперименты в Перми, за счет бюджетных вливаний, это же эксперименты на людях и культуре. Кто мог себе представить, что они станут реакционерами? Притом, они же очень злобные! Это люди, которые очень не любят Родину. Потому что те, кто любят родину, не будут делать такие спектакли о своих соотечественниках и современниках. Или это какая-то очень извращенная любовь. Но за это не наказывают. Если раньше продумывали, как бы допустить матерок на сцену, сейчас нужны уже «экологические действия», чтобы этот мат со сцены убрать. Люди на улице сейчас так много не матерятся, как персонажи отдельных спектаклей, законченные алкаши и матерщинники. Я знаю, как материться, я на флоте служил. В отличие от этих ребят, знающих мат из интернета – я знаю мат от боцмана.

- Давайте отвлечемся от театра – как вам современный российский футбол?

- А я вообще против того, чтобы у России была нацсборная по футболу. В мире должно быть разделение труда. Японцы делают автомобили, они же сильно-то в футбол не играют, правильно?  Они ничего сами не изобретают, зато все доводят до совершенства. Не надо нам футбола. 

Мои высказывания чем хороши? Тем, что я ничего не могу запретить. Так что я могу говорить что угодно. Мне не очень приятно смотреть на этих зажравшихся высокооплачиваемых людей, которые бегают по полю с мячиком. Не люблю я футбол. И хоккей. Мне очень нравятся отдельные люди. Малкин, например. А летом на пляже я познакомился с Гамовой, она просто чудесная, я фанат этого человека. Смотришь и ощущаешь себя рядом с ней хоббитом.

- Какие ассоциации у вас вызывает Екатеринбург?

- Первый раз приехал в Екатеринбург в 1993 году на фестиваль театра «Старый дом». Здесь у меня много друзей. У вас совершенно уникальный архитектурный ансамбль, какого нет больше в стране и мире – конструктивизм. Это очень красиво. К сожалению, конструктивизм в СССР и России никогда не любили: мучили, красили неправильно. Но много чего осталось. Кстати, в Калининграде большое здание в стиле конструктивизма делает мой старинный друг, архитектор из Екатеринбурга Никита Демидов.

- Евгений, у вас в книгах и спектаклях немалое место занимает юмор. Что можете сказать об изрядно разросшемся КВНе, Камеди Клаб?

- КВН действительно превратился в мощную индустрию, захватившую телевидение. Редакторы, продюсеры каналов – это все бывшие квнщики. Это определяет уровень юмора, культуру и конъюнктуру. Другой тип юмора сейчас не сможет пробиться, у него просто не будет площадки. 

А у меня нет юмора. У меня скорее смех радости, смех узнавания. Я не над кем-то смеюсь, у меня нет объекта высмеяния. Мой персонаж это не фрик КВНовский. У меня задачи художественные, у них - индустриальные. 

КВН является сейчас мощнейшим и на долгие годы тупиковым вектором развития телевизионного и эстрадного развлечения. Это надолго, потому что ребята молодые, жадные, амбициозные и талантливые. Так что – короткое клиповое мышление, охота за смехом и аплодисментами любой ценой. Это развращает, но просвета не видно.

- А как, по-вашему, дела в современном российском кино?

- В данный момент в России нет кинопроцесса. Пираты уничтожили возможность создания малобюджетных фильмов как таковых. Лобан один не сможет ответить за весь кинематограф со своим фильмом «Шапито-шоу». 

Борис Хлебников, к сожалению, очень вялый кинорежиссер. Он занимается мелочами, частностями, тем, чем я занимался еще в театре «Ложа» в 1992-м. Актеры у него играют – мои бывшие – Женя Сытый, Сережа Наседкин. Хлебников не ставит перед собой сложных, опасных задач. Он не снимет большого кино, не совершит крупного поступка. А искусство это всегда поступок, шаг в неведомое. В этом смысле даже Попогребский – более масштабная фигура. Но они оба никак не могу взять и снять просто кино. 

- Смотрели ли вы новые фильмы Сигарева и Ренаты Литвиновой?

- Если надежды нет, я не смотрю. Идти, чтобы гневаться и плеваться? Я полагаю, что Сигарев человек талантливый и искренний, но он очень однобоко видит жизнь, ему не позволят стать крупным художником. 

«Пластилин» может идти в Москве, в этом 16-миллионном городе может идти что угодно. А почему вы спросили про Сигарева и Литвинову вместе?

- Потому что оба они недавно представляли свои новые фильмы, ну и потому, что Литвинова не слишком хорошо отзывалась о вас…

- Я, будучи пьяным, сказал в интервью журналу «Rolling Stones», что Рената Литвинова первая в истории России женщина-мудак. Я называл ее также Борисом Моисеевым от искусства, поскольку она – это что-то ужасно искусственное, фальшивое, изломанное, обращенное к нездоровому в человеке. 

Разве «Богиня: как я полюбила» это кино? О чем это, о ком? Я не насекомое, мои сограждане и соотечественники не насекомые! Почему-то ее назначили неким голосом от искусства. 

Серебренников совершенно серьезно говорит, что искусство это некие способы коммуникации. Нет, ну ты посиди, поучись, почитай теорию! Эти люди делают  чудовищные опыты над тем, что называется «русская культура». Между тем, это же было гуманистическое искусство: Бунин, Чехов, Толстой. А нынешние кровопийцы морочат голову, ездят на эти гадские фестивали… 

Литвинова самая обласканная в этом смысле, она символична. Свет на ней не сошелся, на ней тьма сошлась. Гай-Германика – ребенок, который занят методом, ей неважно, о чем говорить. И они все страшно веселятся! В любом интервью, посмотрите, они все время улыбаются, падлы! Все время им весело… Они не говорят ни о чем серьезном, ничего не любят. Сигарева я выделяю из этого ряда. Тот по крайне мере любит искусство, театр, переживает. В отличие от Литвиновой, он не жеманная тварь, а художник, может быть, заблуждающийся. 

- Скажете свое мнение о поднадоевших Pussy Riot?

- Я высказался по Pussy почти сразу. Меня ужаснуло то, что Патриарх явно на них гневался. Пели плохо, танцевали плохо, суд идет плохо. Все очень плохо. И – надоело.

- Не переживаете, что книги продаются немного хуже, чем раньше?

- Книги все меньше и меньше продаются у всех. Больнее всего это ударило по Пелевину. Его интернет-аудитория обворовала своего любимого писателя больше всех. Моя аудитория более бумажно-книжная, похожая на меня. Плюс я почти каждый вечер  встречаюсь со своими читателями в театре.

- Вас также не очень жалует писательское сообщество, да и театральное…

- Меня упрекают в позитивизме, в том, что я крашу все в розовый и синий цвет. Знаю, что писательское сообщество ко мне относится несерьезно. Я для них некий артист, который решил пописать. Музыкальное сообщество – так же. Для театрального сообщества я человек внесистемный. На мои спектакли уже даже не посылают экспертов «Золотой маски». 

Последние 10 лет обо мне писали либо очень плохо, либо вовсе никак. И только спектакль «Прощание с бумагой» к моей радости вызвал хорошую прессу. Мои книги литературная критика игнорирует, будто они просто не выходят. Потому что я последний русский реалист. И можно сказать соцреалист. Нет больше никого. Тех людей, которые бы четко и внятно продолжали в литературе традиции Чехова и Бунина, больше нет.

- Бывает, что вам не пишется? Ну, вот иссяк источник…

- Я прожил с 2001-й по 2008-й, не поставив ни одного нового спектакля. Не было замысла. Я по привычке делать не могу. Вдруг иссякнуть невозможно. Вдруг можно сойти с ума. 

Если вы меня увидите на каком-нибудь митинге, или в какой-нибудь партии, или в ток-шоу у Малахова, - знайте, я сошел с ума. Можете не приходить ко мне на спектакли и потерять ко мне интерес.

- Вы реалист, но ощущение, что в вас сидит романтик. В глубине души в вас осталась вера в моряков и летчиков?

- Однажды я летел из Калининграда в Санкт-Петербург компанией «Россия», и познакомился с единственной в нашей стране женщиной – капитаном Боинга 747. Татьяна, 34 года. Ей пришлось 3 года сертифицироваться в Америке, чтобы доказать... Человек, у которого есть маленькие дети, не имеете права быть пессимистом. Вырастут, поступят, тогда могу начать жаловаться, гундеть. Апатия, которая овладела людьми, позволила победить демонам, разъедающим душу. Я знаю, что воюю в окружении. Но это не навсегда.

Те люди, с которыми сейчас я нахожу общий язык, это врачи, архитекторы, молодые ученые. По этой причине я живу в Калининграде. Мои друзья строят корабли. Я вообще люблю людей, которые трудятся. Не тех, которые продают воздух: сегодня заправка, потом кусок трубы, потом место в Госдуме – им все равно, как зарабатывать деньги, мне с ними скучно. Мне интересен человек, который созидает. Для них делаю искусство.