На премьере «Последней сказки Риты» звучит классическая музыка. Очень красивая, похоже на Вивальди. И вот появляется такая же красивая, почти нездешняя Рената. Хоть и одета она в скромный серенький костюмчик и блузку, застегнутую на все пуговки, все равно — нездешняя. Входит, улыбаясь, садится в свою фирменную позу, скрутив ноги почти «восьмеркой». Щурится на софиты, вопросительно смотрит. — Мы даже нарушили правила движения, когда ехали к вам. Такие пробки! — оправдывается она за опоздание. А мне, не растеряв впечатлений после просмотра, первым делом хочется спросить: — Зачем вообще был снят этот фильм, откуда такая тяга к смерти, к красивой смерти?

— А вас это возмутило? — искренне интересуется она в ответ. — Это со знаком плюс или со знаком минус? Стало быть, вы не желаете знать о смерти ничего и хотите сообщить мне, что вы бессмертны? Вам не нравится эта тема?

— Каждое напоминание такого рода, как бы помягче, не улучшает мне настроение.

— Вам стало плохо после этой картины?

— Немножко да.

— Мне казалось, что я сняла достаточно светлый фильм на эту тему.

— Самый светлый момент — когда герой достает записку «Я тебя очень люблю и скоро обязательно вернусь» — из мертвых рук Риты. Ну и, конечно, когда вы появляетесь в желтом платье с шампанским…

— Видите, какая у нас странная страна. Смертельно больные люди, тема смерти — все это вызывает сразу какое-то отторжение. Говорят, зачем это? Как будто бы их не существует, этих людей. Но тема ведь есть.

Я получила большой опыт, когда работала в доме престарелых. Совершенно одинокие старики уходили, и от них оставались какие-то горстки фотографий, несколько платьев, халат, чашка. Я держала этих людей за руку. Когда ты думаешь, что уже ничем не можешь помочь этим людям, на самом деле, ты можешь помочь, хотя бы просто подержав их за руку. И они так же боялись уходить, и уже, наверное, тогда я подумала, что же мне сказать, как отнестись, какую концепцию в этой жизни выработать, чтобы не было этого страха. Ведь если ты веришь, что твоя душа бессмертна, почему ж ты так боишься за свою оболочку?

В конце концов, мое отношение к смерти таково — ты просто переходишь в какое-то другое путешествие. И здесь мы для того, чтобы не избегать таких грустных тем. Если говорить, зачем она нужна, она вызывает у вас плохое настроение, то я наоборот, иду на эти темы. Нужно открыть нишу, принять участие, быть сострадательным. Поэтому эта тема и возникла.

— Чья была идея, чтобы вы спели голосом Земфиры, насколько трудно рождалась музыка к фильму?

— Земфира была моим боевым соратником на этом проекте. Она даже остановила работу над своим новым альбомом. Как только получилась первая монтажная склейка картины, она сразу приступила к работе. Она просто сочинила музыкальная монолог, который невозможно перепеть. Я вот разрешаю любому здесь присутствующему человеку: если я запою, вы можете совершенно спокойно меня сдать в психбольницу. Меня каждый раз изумляют люди, которые не умеют петь, но все равно выступают. И конечно, перепевать это не было никакого смысла.

Это такой ход, когда на самом деле, у нее могут быть совершенно разные голоса. У этого неземного представителя, который пытается быть как все люди. Меня настолько поразил этот музыкальный монолог, что я включила его в фильм. Туда вошел и громкий смех официантки, ходившей рядом. От изумления, что это так здорово — совпадение текста и музыки.

— Вашу героиню в фильме спрашивают — написала ли она завещание. А вы сама его написали? Или вам, как вашей героине, нечего и некому завещать?

— Да, написала. Вы знаете, я тут недавно нашла свое детское, спрятанное между страниц старой книги. Оно меня так расстроило… И в тот момент я как раз ничего не могла завещать, только свой прах, который я попросила развеять на улице и быстро отбежать… Конечно, я написала, завещала что-то своему ребенку и всем, кого я люблю. Честное слово, лежит у нотариуса.

— Развеять предполагалось на какой-то определенной улице?

— Я попросила, чтобы это сделали где-нибудь на ветреной улице. Я даже где-то видела фильм братьев Коэнов — «Большой Лебовски». Они там развевали прах своего товарища, и он, конечно, полетел в лицо одному из них. А Кит Ричардз, будучи в страшном измененном состоянии сознания, съел прах своего папы. Он сам в этом потом признавался. Представьте, проснуться на следующее утро и осознать, что ты съел прах своего папы… Бывают разные совершенно ситуации в жизни, гораздо похлеще, чем в моем фильме.

— Каково вам было выступать в роли продюсера?

— Это была вынужденная мера. Это уже мой четвертый опыт. Сначала я продюсировала «Небо, самолет, девушка», потом «Богиню».

Эта картина была снята полностью на мои несчастные сбережения. Недавно в Санкт-Петербурге журналист не интересовался больше ничем, кроме — «сколько вы потратили?». В конце концов, я уже его спрашивала, какая у него зарплата. Признался после паузы. Потом мне сказали, что соврал, преувеличил…

Это была вынужденная мера, долгие, кровавые два года. Бывает, что они пролетают как одна секунда, а этот был тяжелый период. Если бы я знала, как это будет. Только такая одержимая, как я, могла дотянуть это до конца.

— Нет желания повторить этот опыт?

— Пока, во-первых, нечего тратить. Нужно все же сначала что-то аккумулировать. Копила я, копила. Вот теперь у меня снова есть мотивация зарабатывать. Мне сейчас предлагают деньги, я размышляю.

— Снятся ли вам сны и влияют ли они на вашу реальность?

— Бывают периоды, когда сны снятся все время. Бывает, что они приходят около воды. Есть всякие приметы. Я вошла в мир народных примет, знаний про вещие сны, про умерших. В современном мире к этому относятся очень снисходительно, но люди в древности были в каком-то единении с природой, с этими знаниями о потустороннем. Нужно было соблюдать все эти обряды, в этом есть смысл.

Иногда умершие снятся к перемене погоды, или когда я нахожусь у моря. В детстве снились даже без моря и без дождей. Словно в какой-то момент этот «проход» открывается, а потом закрывается. Помню, у меня был период, когда они долго мне не снились, и я даже загрустила без них. Я в детстве обожала этот момент, когда идешь в свою комнату вечером и готовишься, что сейчас тебе покажут что-нибудь интересное.

В детстве мы много мечтаем о будущем, а потом, во сне, тебе показывают какие-то увлекательные фильмы, которые ты потом долго помнишь. К старости совсем не так.

— Настырный образ сигареты — как привет из Преисподней. Зачем?

— Это был киношный образ, случай, когда минус, перенасыщение превращается в плюс. Это уже эстетика. И вообще, вы же знаете, что в старом Голливуде начала «золотого века» кино, фильмов «Нуар», детективы обязательно всегда ходили с сигаретой и проспиртованные — вспомните героев Хемфри Богарта. А всякие женщины-вамп в каких-то безумных платьях тоже курили сигарету.

Мне кажется, это такой атрибут, который, конечно, вреден в жизни, но ведь кино это не жизнь! Я не знаю, как это может повлиять на подсознание. Вообще, образ курящих людей — это как образ человечества, которое, конечно, склонно к саморазрушению. Мы для чего-то пьем, хотя знаем, что это вредно. Мы едим не то, много чего еще делаем, понимая, что этого не нужно делать. Человек склонен к саморазрушению. И это образ людей, которые себя убивают.

Я, кстати, совершенно против запрещения курения в кино. Потом они решат запретить еще что-нибудь. Где-то решили, что кровь нельзя показывать. Я понимаю, что всему есть мера. Но вот так запрещать? Оно же есть. Это вот как вы хотите запретить мне разговаривать о смерти… Но она же есть! И я уверяю, даже вы умрете. Я уже не говорю про себя.

— Говорят, актеры не читали сценарий…

— Нет, конечно, они читали сценарий. Я достаточно тоталитарный режиссер и люблю, чтобы держались текста. Хотя я очень люблю своих актеров. Актеров надо любить, они оттого, что ты их любишь, работают лучше и лучше.

— У вас там явно выделены цифры — 9, 13… Это важно для вас?

— Да, мне кажется, что важно. Я не могу вам этого объяснить, это все равно, что разъять стихотворение, или меня живую разъять на мускулы. Это уже будет некрасиво.

— Когда-то в Одессе Кира Муратова снимала вам квартиру, и вдруг выяснилось, что в этой самой квартире произошло убийство…

— Я приезжала к Кире писать новеллы, и не хотела жить, стесняя ее. И она действительно сняла мне квартиру, где произошло убийство. И я не могла там спать. Мертвая женщина пролежала 9 дней на кухне. Мне Кира сказала — немедленно идите и ночуйте у меня. Но меня взял принцип, и я не пошла.

— Так вы и правда настолько бесстрашны, как это кажется в кино? Боитесь смерти?

— Я боюсь сделать больно людям, которые меня любят. Мне не хотелось бы этого. Если вы верите в бессмертие своей души, почему же вы боитесь расстаться со своей оболочкой? Это мое личное знание. Смерти я не боюсь. Бывает ли мне страшно? Бывает. Ужас могут создать страшные ситуации в жизни — вас возьмут в заложники, будут пытать, убивать медленно, мучить. Естественно, это страшно. Но вот такого глобального страха смерти — что ты переходишь туда, откуда не возвращаются, у меня нет. Я принимаю это как некое облегчение. Здесь мы не для того, чтобы все время радоваться. Мы порой должны пойти навстречу каким-то страданиям, испытаниям.

— Какие были самые страшные фильмы, которые вы смотрели?

— Я обожаю «Звонок-1», «Звонок-2» и «Звонок-3». И ведь все со мной отказывались глядеть это по ночам! Но меня это очень бодрило. Фильмы не бывают страшными, страшно бывает в жизни. А фильмы — это искусство, если это талантливые фильмы. Много есть неталантливых.

— Часто ли вы пересматриваете фильмы со своим участием?

— Никогда. Я очень критично к себе отношусь. Мне кажется, что все это сразу кошмарно. Я пытаюсь себя полюбить, долгая работа идет уже много лет. Пытаюсь преодолеть эту свою проблему.

— В этом новом фильме умирает героиня, и постоянно звучит тема разрушаемых зданий…

— Если хотите, это мой социальный протест. Мы связались с «Архнадзором» (общественная организация, занимающаяся защитой старых зданий в Москве — прим.ред.), взяли реальные списки снесенных архитектурных исторических памятников. И это был толстенный том, там везде было — «по личному распоряжению мэра Лужкова и мэрии Москвы». Я была в ужасе: сколько всего натворил этот человек. Это просто какой-то вандал, варвар, необразованный и дикий. Взамен он строил что-то кошмарное, а ему это казалось красиво. И никто за эти преступления не понес никакой ответственности.

Москва в принципе, еще чуть-чуть, и лишится своего исторического наследия. Я, конечно, призываю, чтобы это как-то охранялось, чтобы кто-то за это ответил. Ничего подобного не встретишь в цивилизованных европейских странах. Чтобы здания отдавались в частные владения, да где такое возможно? И новые владельцы их потом специально «ветшают» — это не секрет! — чтобы затем снести, мол, оно нечаянно ночью обрушилось, выгорело и т. д. Это ужасно.

Я все время говорила — Господи, пусть, когда эти чиновники скончаются, их души переселяются в эти вновь построенные торговые дома, в это жуткое бетонное элитное жилье. И пусть призрак Лужкова ходит там и мучается — с этажа на этаж, с одной гаражной стоянки на другую. И все за ним гонятся — «ах ты, сволочь такая!».

— Есть ли фильмы, которые заставляют вас плакать или смеяться?

— Я специально смотрела — этот фильм был номинирован на «Оскар». По-моему, «Девичник в Лас Вегасе». Когда эта жирная женщина забрасывала ногу и преграждала путь… Оскара им не дали. Это дикий, дурацкий сюжет. Но вот эта увесистая дама, которая совсем не комплексовала и даже эротичничала. Там еще была совершенно дурацкая шутка про воду в туалете. И я, конечно, смеялась, хотя ведь дебилизм полный! Я обожаю некоторые фильмы, а на некоторых даже плачу.

— Вы верите, что в жизни могут быть сказки, или сказки бывают только в кино?

— Если ты веришь в сказки, они с тобой случаются. Люди просто очень недооценивают силу воображение. Просто у некоторых нет воображения, они даже не знают, о чем мечтать. Поэтому я призываю вас — воображать, мечтать. Все мои мечты, которые я в себе копила в детстве, перед сном — все это сбылось. Сила твоего желания, воля к исполнению делают чудеса.