Наш герой родился 20 февраля 1964 года в посёлке Белоусово Калужской области. Отец его — поэт, писатель и художник Гарри Гордон, родом из Одессы. В 1987 году окончил актерское отделение Театрального училища им. Щукина. По окончании год работал в Театре им. Рубена Симонова. В 1989 с маленькой дочкой и женой эмигрировал в США, где первое время устанавливал кондиционеры, готовил и доставлял пиццу. С 1990 года — на американском телевидении. В 1997 году вернулся в Россию. Тогда же начал работать на радио («Серебряный дождь») и ТВ здесь. В 1998 году организовал Партию общественного цинизма (ПОЦ), в 2005 — продал ее за 3 доллара неизвестному лицу. В разное время вел программы «Собрание заблуждений», «Процесс», «Гордон», «Стресс», «Гордон 2030». Сейчас ведет «Закрытый показ» и «Гордон Кихот» на 1 канале. В 2008 году основывает «ПИ» — «Партию интеллектуалов», основная идея которой — всероссийское интернет-голосование. Слоган партии — «ПИ здесь».

— Александр, как возникла идея передачи Закрытый Показ?

— Тут нет моих заслуг. На 1 канале была передача «Премьера со зрителем», ее решили реанимировать и думали, кто бы мог ее вести. Я предложил название «Закрытый показ». Фильмы отбираю не я, 1 канал. Они ведь должны купить их — у меня таких денег нет, я существо подневольное. Принципы отбора мне неведомы. Показ фильма про 11 сентября Кьезы — конечно заказ. Единственное, о чем мы договорились, планируя передачу, что можем обсуждать детали. Художественные достоинства или недостатки обсуждать было бессмысленно — фильм никакой. Я отвоевал право хотя бы сделать вывод, что настали времена, когда нельзя верить никому. Ни этим, ни тем. Вот, собственно, так приходится крутиться на 1 канале.

А вот «Гордон Кихот» — мой замысел, что видно даже из названия. Тут парадокс. Я считаю себя одним из самых сварливых людей на отечественном ТВ и радио. Прежде на радио я все время говорил за глаза какие-то вещи, которые надо говорить в глаза. А тут появилась возможность сказать лично, сделать передачу о наболевшем. Вызывать человека, который в чем-либо провинился передо мной, а, следовательно, перед человечеством, на ковер, и говорить ему: «Что ж ты, гад, делаешь?». Другое дело. Правда, я подзабыл, что служу на 1 канале. А мне после первых же записей мне в категорической форме объявили, что ведущий не принимает участия в монтаже передач. Представляете? Странная ситуация: я отвечаю за процесс — подбор персонажей, позицию, запись передачи, а за результат — не отвечаю. В общем, теперь я передачи сам в эфире не смотрю, чтобы плохо не стало.

В самом начале передачи с Кьезой я подошел к нему вплотную и сказал, что сам снимал три раза фильмы про то, как американцы не летали на луну и знаю, как это делается. Но я-то шутил. А вы — зачем? Все это пошло под нож. Если идет выяснение отношений, я бываю разным. А редакторы из этого делают, что нужно аудитории — и не моей. Программа движется по сетке, оказываясь все ближе к прайм-тайму. А это совершенно чужая для меня аудитория, в которой я ничего не понимаю. Запись идет два часа, а в монтаже — маловнятные крики «сам дурак».

— Ваши ощущения от передачи с Задорновым?

— Я передачу не видел. Моя задача в программе драматургически проста — создать конфликт в студии. Иногда этого можно добиться изощренной, изысканной провокацией. В случае с Задорновым мне даже стараться не пришлось, поскольку ту пургу, которую он нес, я считаю не только безумной, но и опасной. Я благодарен редакторам, потому что выходил из себя несколько раз, а они оставили самый минимум. Был момент, когда минуты две я ничего кроме мата сказать не мог. У меня задача, чтобы герои вышли победителями, поскольку в контексте этой программы они по жизни уже итак победители, герои. С Задорновым получилась, конечно, стрелялка.

— А вам не кажется, что, пусть даже Задорнов «несет чушь», он все равно привлекает внимание аудитории, в том числе, молодежи, к российской истории. И это само по себе уже хорошо…

— Нет конечно. Если бы он привлекал внимание к проблематике, преподнося вместе с этим некий комплекс условий, при которых человек может понять, полюбить или возненавидеть собственную историю (а это в первую очередь колоссальные усилия в обучении этой истории). Нет, Задорнов транслирует совершенно другое: уже знает он, и вам лишь осталось открыть рот, чтобы проглотить его готовые «знания». Это чистейшей воды идеология, не имеющая к истории никакого отношения. XX век господина Задорнова вообще ничему не научил. Поэтому я и разъярился. Стоит фрукт, абсолютно в шелку и майонезе, гражданин Латвии, между прочим, а не России, и несет пургу, которую сам узнал полгода назад. Он же неофит, и как любой комсомолец, воспринял и побежал убеждать других. У меня не страшный суд, а индивидуальные претензии. Драться он не стал, но потом устроил истерику, что не уйдет из Останкино, пока с ним не подпишут договор, что эту передачу будет монтировать он, Задорнов. Ему сказали — где вам постелить, в какой гримерной? Дальше он предпринял целый ряд усилий, дойдя до очень высоких людей, чтобы передача вообще не вышла. Так что наш выход в эфир — это маленькая победа.

— Скажите, бывали ли вы биты буквально, физически за свои деяния?

— Нет, я несколько раз вызывал человека, который пытался меня задеть в прямом эфире на радио. Говорил — приходите, знаете ведь, где находится радио, я заканчиваю во столько-то. Пока никто не пришел.

— А были ли случаи, когда при изначальном вашем негативном отношении после эфира вы его меняли на более хорошее?

— Шуфутинский. Я его терпеть не мог. Оказалось, что он несчастный трогательный клоун. И то, что он поет такую туфту — так честно говорит, мол, я лабух ресторанный. Что я культуру в массы понесу? Мы на записи даже подружились. А были люди, к которым у меня было отношение брезгливое, но неплохое. Но за программу они такого наговорили!.. Вот Миша Турецкий, руководитель хора Турецкого. Ну ладно, поют и пляшут в золотых костюмах под Баха Мурку, под Мурку Баха. О вкусах не спорят, и что такое Брайтон я знаю не понаслышке — семь с половиной лет прожил в Америке. Это типичный Брайтон, причем ресторанного пошиба на культурном уровне. Но ведь он начал говорить, что только их музыка превращает зверей в людей, имея под зверьми все население РФ. И даже нес что-то про высокое, вечное, доброе. Крышу сорвало. Я попытался ему это объяснить…

— Что из работы приносит вам реальное удовлетворение?

— Я давно признавался, что на телевидении работаю безо всякого удовольствия. И для меня кайф, когда запись кончается и можно с друзьями по горячим следам в буфете или гримерке выпить и обсудить случившееся. Без всякого кокетства — ТВ для меня уже пережиток. В этом году 15 лет, как я занимаюсь разными ТВ программами, и это уже каторга. Всегда говорил, что основной причиной, по которой я остаюсь на ТВ, является заработок. Потому что я не знаю, как заработать по-другому.

15 лет назад я, работая пиццабоем в США, пришел на маленький домашний телеканал, размещавшийся в подвале. Там никто ничего не умел делать, и я в том числе. И все учились на бедной аудитории.

— Чему вас научила Америка, как изменила?

— Америка расставила все точки над «i». Заставила меня понять, что нигде кроме России я жить не могу, а также осложнила мою биографию, поскольку мама моя и отчим, первая жена и дочь и сестра с мужем и ребенком, последовав за мной, остались там. А я слинял обратно. Мама медсестра, отчим электромеханик, и я не знаю, как бы они пережили 90-е здесь. А там они на пенсии, вдвоем получают в месяц 1100 долларов, для Америки это очень мало. Но у них свой домик в Пенсильвании и на еду хватает. Дочь стопроцентная американка, ее вывезли в полтора года. Первая жена работает редактором на ТВ. Все нормально.

— Насколько вас волнует ваша профессиональная репутация?

— Меня волнует мнение очень небольшого круга друзей-приятелей. Людей, авторитету которых я доверяю. А все остальное, включая общественное мнение или мнение СМИ, мне пофиг. У Чехова Тригорин говорит Нине в ответ на замечание, что о нем в газетах пишут: «Когда хвалят приятно, а когда бранят — хочется пойти отмыться»… То же самое.

— Некоторые говорят, что вашу передачу следовало бы назвать «Нарцисс-Гордон». Что вы сам об этом думаете?

— Если это моя передача, мне глупо было бы отдавать последнее слово гостю. Тем более что я их не люблю априори. У меня есть постоянный зритель, женщина, работающая в ночную смену на ярославском шинном заводе. А телекритиков — нет! Они по идее должны понимать весь телепроцесс, я таких не встречал! Мне нужно аудиторию расщепить, чтобы у них было взаимодействие по окончанию передачи. Что вы хотите, чтобы я их заставлял думать? ТВ это развлечение в чистом виде. Просто каждый развлекает чем может. Я считаю, что и ночная передача с учеными тоже была развлекательной. И никакой другой нагрузки у нее не было и быть не могло.

— Вы смотрите художественные фильмы, что нравится?

— Данелия «Не горюй» — для меня камертон человеческого кино. Есть там незаметное мастерство всех, от режиссера до осветителя и оператора. Не кичливое, а именно незаметное. Кроме своих закрытых показов стараюсь ничего не смотреть. Если хорошее кино — оно влияет на тебя, если плохое — испытываешь дикий комплекс, кому это нахрен надо. Поэтому я кино снимать люблю, а смотреть — нет.

Прошлым летом в Одессе мы закончили снимать по второй повести моего отца — «Огни Притона». В декабре фильм будет готов. Есть сценарий поэта из Костромы Дмитрия Тишенкова «Признаки жизни». Там молодой 35-летний поэт пытается найти в себе признаки жизни. И вроде внешние есть — пьянки, бабы, стихи, губернатор, фестиваль. А других не находит… Есть задумка психологического триллера. Не могу найти драматурга. Хочется снимать кино. По темпераменту на сегодня это мое самое любимое занятие. Деньги Бог пошлет. Я авантюрист, что стоит сил, крови и денег всем, кто меня окружает. Этим летом половину Одессы снесли. И я был прав, ввязавшись в съемки прошлым летом. Мы успели. А деньги нашлись в процессе.

— В целом у вас очень мрачный взгляд на наше ТВ?

— Меня поражают какие-то вещи. Например, когда был конфликт в Грузии, я вдруг увидел, как здорово освещает события телеканал Звезда. Роскошная корсеть, живая картинка — в то время как «Россия» и 1 пытались объяснять на пальцах. Грядет большая революция в телевещании. Как только технология позволит, и количество каналов удесятерится, значение контента вырастет в разы. Думать, что сейчас музыку заказывает самая нетребовательная часть аудитории — это заблуждение. Музыку заказывают большие корпорации, которые размещают рекламу. И они прекрасно знают, в каком продукте они хотят размещать рекламу, а в каком нет. Причем ориентируются на исследования, не имеющие никакого отношения к нашему рынку. В Америке еще хуже. В том смысле, что по определению не может быть исключений. Там гребенка настолько частая, что шоу идут в эфире по 50 лет. Меняются ведущие, а шоу остаются — формат неизменен. Эх, нам бы их зарплаты! Они получают по 12 миллионов долларов в месяц.

— Как вы относитесь к Познеру?

— Мне его жалко, потому что он по рукам и ногам повязан Академией. К тому же он сам создал себе образ государственного человека, но вольно думающего. И в наше время ему нелегко. Глядя на Познера, вспоминаю, как один замечательный артист в Ленкоме отметил 60-летие и вышел играть спектакль. В середине спектакля остановился. Посмотрел на своих партнеров, сказал: «Я старый человек, что я морду мажу и кривляюсь здесь?» И ушел, и больше никогда не показывался на сцене. Это ощущение у меня часто появляется, а уж представляю, каково Владимиру Владимировичу…

— Вас уже заспрашивали в свете недавнего женского конфликта, но все же — как относитесь к обеим девушкам — Кате Гордон и Собчак? Считаете ли их талантливыми?

— Собчак приходила на «Гордон Кихот». Это было за неделю до эфира у Кати Гордон… Катя сама виновата — я ей об этом сказал — она зарвалась, потеряла нюх. И разучилась получать удары. А это всегда заканчивается так, как заканчивается — публичной поркой. Что касается Ксюши, то я все претензии к ней высказал в передаче (она уже вышла — Ю.Г.). Основная претензия — всех денег не заработаешь. Она не бесталанна, умна, с хорошим образованием и прекрасными связями. Могла бы делать что-то больше и лучше, чем-то, что делает сейчас. Но она честно говорит: «Мне деньги нужны». Вот и весь диалог. «Дом-2», — говорит она, — у нее «бюджетообразующая программа».

— Но вы сам говорите, что работаете на ТВ ради заработка.

— Зарабатывать не грешно! Вопрос в том — как. То, что она делает — непрофессионально, неинтересно. Она тупо рубит бабло. И не может отказаться от этой мишуры. В конце передачи я сказал, что мне ее жалко. Она тут же начала кокетничать — жалость это первое чувство, ведущее к любви. Я сказал, что мне ее как дочку жалко. И посоветовал, как папа, что всех бабок не срубишь, что честь надо смолоду беречь. Закончили по-доброму. И ровно через неделю была история с Катей. Я удержался, не стал слушать дословно. А вот увольнения меня удивили. Звонят высокие люди, в, казалось бы, независимое СМИ…

— Сейчас говорят об «уходящей эпохе», мол, нет больших мастеров…

— Если эпоха и меняется, то в том, что никому уже не нужно снимать больших мастеров. Когда мы говорим, что потеряли кино и театр — имеем в виду школу и традиции. Сейчас нет правил, и можно все. Я, например, не понимаю, каким хлебом могут жить сегодня театральные и кинокритики. Режиссер скажет — «я так хотел». — У вас плохо играет артист. — Я так хотел. — А почему у вас камера так? — А это чтобы не было красиво… — А красиво это плохо? — Это ужасно! — А почему у вас тогда актрисы красивые? — Да с чего вы взяли? Вот и весь разговор. Нет общих правил игры. Мы потеряли не просто кино или театр, а зрителя. Но я был потрясен, как ходят на документальные фильмы в вашем городе — полный зал, с утра…

Я всегда последовательно выступал за цензуру. По мне это объявленные правила игры. Сегодня тебя выпускают на минное поле и говорят: ты только поосторожней, ладно? Ребята ну дайте тропинку! Что значит поосторожней? Это можно, это нельзя. Не принимаешь правил — будь добр, уходи. А то вырастут фиги в кармане. Сейчас же беспредел — вместо цензуры самоцензура и саморедактура. А это та унтер-офицерская вдова, которая сама себя высекла. Поэтому я за объявленные правила игры. Надо государству защищать свои тайные интересы — пусть защищает.

— Как считаете, есть ли нынче властители дум?

— Декарт говорил, что он думает две минуты в год, иначе будет плохо. Есть отличные писатели и поэты. Но какими думами они владеют? Ну, есть у них пять-шесть-семь поклонников. Пусть даже пятьсот. Улицкая? У нее замечательна фамилия. Она совершенная улитка.

Кончились идеи объединяющие, время их прошло. А властитель дум стоит на вершине неких чаяний, видя перед собой будущее, про которое может рассказать. Сейчас все по-разному видят будущее. Хрущев хотя бы врал — через 20 лет коммунизм. Но это было магистральное направление. Какое у нас будущее? Экономически бороться с США?

— Может, рожать детей?

— Чтобы рожать детей, нужно представлять, куда. Мне так кажется как мужчине. Нельзя же их рожать в никуда. А если завтра война, если завтра в поход? Почему в странах третьего мира рожают больше, чем в Европе? Потому что не сломан патриархальный уклад, где ребенок не лишний рот, а помощник и гарант выживания родителей на старости лет. Только это заставляло людей рожать. И второе — они худо-бедно чувствуют, что за ними будущее. А мы чувствуем, что за нами — нет. Кто будет рожать? Отчаянные женщины. Нет, природа, конечно, свое возьмет.

— Вы ведь все равно останетесь в этой стране. Значит, будете приспосабливаться?

— Я не раскаиваюсь, что уехал из США. Но в последнее время все тяжелей и тяжелей жить в Москве. Когда-то любил этот город — детство и юность там. Но сейчас он не для жизни. Даже не говорю про пробки. Все как будто специально сделано, чтобы надо было выживать, а не жить. Но куда податься, если я зарабатываю на телевидении? Где бы взять пенсию?

Сознательно давно занимаюсь глубинкой — у меня есть общественное движение Образ Будущего, мы издаем журнал Коростель. Я понимаю, что такое провинциальная жизнь. В глубинке труднее выживать, но проще жить. Народонаселение у нас есть, а вот народ куда-то делся. Есть несколько мест, куда я езжу с удовольствием. Во-первых, Сахалин и Курилы. Это рай земной. В тяжелые годы я купил в Карелии дом у поэта Леоновича. Правда, с тех пор он там каждый год, а я еще ни разу не был. Страсть как люблю русский север, Архангельскую область, Пинегу. Жить бы не стал, а бывать люблю — на Ямале, в Салехарде, Ноябрьске. Люди там правильные. Одессу люблю. Хотя она с каждым годом становится чудовищнее, приближаясь по облику к Москве. Задолбала столица.

— А как у вас с животными, с хобби?

— Есть у меня четвероногая дворняга по кличке Кифа. Он ненавидит кошек, самолеты и дельтапланы. Когда они летят, может с визгом ломиться из другой комнаты, чтобы облаять. А хобби у меня нет. Я думал, что у меня хобби рыбалка, но теперь соскучился на ней. В голове все гораздо фантастичней, результативней и прекрасней, чем наяву.

— Вы поете только когда выпьете?

— Только когда пьяный. Даже будучи на передаче у Швыдкого, я его предупредил. Он сказал — ты свою дозу знаешь? Без проблем. Учти только, что передача утром снимается…