Кирилл Лавров незадолго до смерти сам попросил назначить Чхеидзе своим преемником на посту главного режиссера петербургского БДТ. «Его последние спектакли по Толстому и „Мария Стюарт“ — это, с моей точки зрения, пример серьезной режиссуры, и я считаю, что во главе Большого драматического театра должен стоять режиссер, который относится к театру в высшей степени серьезно», — заявил глава Роскультуры Михаил Швыдкой. Режиссер с блистательной биографией, народный артист России и Грузии, Чхеидзе всю жизнь ставит спектакли, которые просто обречены быть в центре внимания. В лучших театрах Тбилиси в свое время гремели его постановки, потом начался петербургский период, Чхеидзе стал работать на российской сцене. Его спектакли в БДТ имеют не меньший успех, чем его оперные постановки в Мариинке. Недавно закончились гастроли БДТ в Екатеринбурге…

— Тимур Нодарович, чем ваш премьерный спектакль «Маскарад» отличается от нынешнего, что изменилось с течением времени?
— Можно кратко сказать, что мы играем лучше и лучше с течением времени. Может быть, он становится более вдумчивым. Мы больше не хотим уже никого удивлять. И уже никуда не торопимся. Ушла суета, излишняя нервозность, которая всегда звучит на первых спектаклях, невзирая на то, что за материал и сколько он репетировался. А так принципиальных изменений нет. И спектакль будет существовать столько, сколько именно такое решение, такая эстетика могут существовать. Это нужно почувствовать нюхом. И снимать спектакль раньше, чем необходимость этого почувствует зритель.

— Все помнят, как 25 лет назад Андрей Толубеев играл в пьесе «Последний посетитель». Пьеса, казалось бы, совершенно ангажированная, но успехом пользовалась колоссальным. Это было по тем временам остро, современно…
— Есть, конечно, и теперь два-три одаренных автора. Я порой вообще заказываю пьесы, в определенном смысле даже навязываю сюжет. Странная вещь, пьеса, которая может иметь успех в каком-то другом помещении, с потрохами «выдается» на сцене БДТ. Не могу на словах объяснить, но чувствую, вот это можно ставить, будет хорошо. И очень часто мое предчувствие совпадает потом с мнением труппы. Не буду сейчас рассказывать о двух современных пьесах, которые мы репетировали месяца по три, и вынуждены были оставить. Не шло. А где-то эти же пьесы имели успех. Есть нечто такое в БДТ…

— Современные «звездочки» нашей драматургии, наши соотечественники братья Пресняковы смогли бы прижиться на сцене БДТ?
— Теоретически, наверное, могут. Тогда к ним нужно искать особый подход. Но прижиться и чувствовать себя авторами БТД, навряд ли. Очень симпатичен мне писатель Сергей Носов, с его романами, рассказами, одноактовками. Он один из трех авторов, которым я доверяю. На малой сцене мы сейчас ставим его «Берендея». И вообще я очень серьезно отношусь к малой сцене, столь же жестко и скрупулезно, как к большой. Там пойдет одноактовка Носова. Очень надеюсь, что к концу декабря эта новая пьеса будет готова. А функцию злободневности, по-моему, театр вообще теряет. Потому что это раньше именно в театре можно было услышать тот подтекст или намек, который был глотком свежего воздуха. И зритель именно в театре это искал! А сейчас! Могут ругать президента, кого угодно. Любую правду могут сказать и по телевизору. Эта функция ушла из театра. Теперь нужен не намек, а грубая, обнаженная правда. А это уже не для театра. Поэтому, конечно, и социальной задачи, и прежнего места театра в обществе, как было при социализме, мне кажется, уже не будет.

— Как вы думаете, нужна ли нам пьеса, где затрагивались бы сложные нынешние взаимоотношения России и Грузии?
— Ой, я вас умоляю… Не надо на эту тему ставить спектакли! Этот маразм просто забыть нужно как можно скорее, развеять! Это ужас какой-то, спектакль тут не поможет.
А вот нужна судьба человека. Вот как только есть за кем следить, кого защитить и кому сопереживать — что есть и в классике, и в хорошей современной драматургии — это то, что нужно! Если этого нет, это не искусство. Добиться, чтобы зритель за кого-нибудь переживал в театре — самое сложное. Но без этого любая концепция — мертва.
Естественно, я старею и в чем-то становлюсь старомодным. Но есть сфера, где я умышленно хочу оставаться старомодным. Меня спрашивают: «Вам нравится современный театр?» Что это за вопрос? Мне нравится хороший театр! Вы удивитесь, насколько противоположные моему характеру, мироощущению, моему понятию о том, что такое театр, драматурги и режиссеры могут мне нравиться. Ну, как может не нравиться… есть один молодой человек. Пускай он еще пару спектаклей поставит. Мне кажется, он станет… еще два спектакля! Он ставит так, что совсем ничего общего со мной. Наоборот, мне это интересно! Да, с качеством я ему могу помочь. И вообще, я работаю с молодыми, довольно много их приглашаю в театр. Если я им помогаю, первым долгом спрашиваю, давай, расскажи, чего ты хотел. Чтобы помочь ему аккуратно, именно в том, чего он пока не умеет, никогда не вмешиваясь в мышление того или иного творца!

— Выезд на гастроли — какого рода событие для театра?
— Я вам скажу, что как только затягивается период без гастролей — сразу ропот: «Это что такое, почему так долго не едем на гастроли?». И это не в поездке дело, для них очень важны любые гастроли. Это потом они анализируют, что и как было в том или другом городе. Они всегда относятся к этому с трепетом, смотрят, где их больше любят. Мне никогда не приходится на гастролях призывать к дисциплине или говорить глупые слова вроде: «А ну-ка, сегодня вы должны сыграть!..»
Да что вы! Это профессионалы. И потом, гастроли, в России или за рубежом — это почти праздник. Если это не театр, который по двенадцать месяцев на колесах. Тогда они, конечно, уже сходят с ума.

— Вы разделяете мнение Толубеева, что антреприза это все-таки не настоящий театр?
— Может быть, Андрей Юрьевич отозвался так о совершенно особого свойства антрепризе…

— Некоторые актеры БДТ говорят, что они вынуждены идти в антрепризу, потому что им в БДТ просто не хватает ролей…
— Вот я как раз вошел, и узнал, что это говорили Зинаида Максимовна Шарко и Басилашвили.
А Басилашвили, кстати, что говорит?

— Ну, он говорит, что вынужден жить на два дома — между Питером и Москвой, потому что в Москве он бывает больше востребован, чем в родном театре…
—  Вот Басилашвили не имеет права это говорить. Зинаида Максимовна — понятно.
Тут мы говорим о двух великих артистах. Трудно судить. Фрейндлих тоже пошла играть в театр Ленсовета, потому что она сочла это своим долгом, это ее родной театр!
Я не ревную. Я просто вспомнил лицо Басилашвили после того, как я посмотрел первый его антрепризный спектакль, потом — второй. Он подошел ко мне после спектакля, так скривился немножко и спросил: «Плохо, да?» А что делать, не играть?
Я понимаю, великие могут себе позволить даже плохо играть. Но не надо! И если честно — как запретить играть в антрепризе, если там за один вечер артист получает больше своей месячной зарплаты? Про Басилашвили этого, конечно, нельзя сказать, но все же…
Это началось все тогда, давно, и я надеялся, что когда условия в театре изменятся, будут гранты, другая зарплата, ситуация изменится. Но люди хотят зарплату театральную сохранить, и еще подработать. И не боятся, что могут разочаровать зрителя. Наверное, есть и исключения. Они там, в антрепризе, не ищут ничего. А для меня лично репетирую, — значит, ищу, копаю, анализирую. Они в антрепризе знают, что появится в афише фамилия, и зрители точно придут. Но никто не думает, с чем же они уйдут! И скоро зритель в театр вообще не придет, предупреждаю вас! Я не знаю. Иногда бывает стыдно.

— Вы, по некоторым сведениям, опасаетесь не набрать зал на спектаклях по Толстому — «Власть тьмы». С чем это, по-вашему, может быть связано?
— На «Власть тьмы» никто в вашем городе не придет, я уверен. Не знаю уж, чем виноват Толстой. Почему говорю Толстой, а не я, прости Господи. Просто они ведь не видели, как поставлен спектакль!

— Ну, просто материал достаточно тяжелый, трудный…
— Но про «Маскарад» тоже не могу сказать, что обхохочешься! Да и «Мария Стюарт» не очень смешно. Хотя, кстати, там есть смешные места
Так что у зрителя в подсознании где-то сидит, что «во власти тьмы» — это что-то жуткое. Приехал, мне сказали — все продается, кроме власти тьмы. Бедный Толстой. Мне очень обидно.
Это первые гастроли для «Власти тьмы». И если это сигнал… Посмотрим.

— Почему вы взялись за постановку «Власти тьмы»?
— Поверьте, мне показалось, что можно в предельно простой истории рассказать об очень сложных вещах. Сейчас в умах людей происходит нечто. Мой знакомый посмотрел Марию Стюарт и говорит: «Я все понял. Все понятно, но — зачем это?» Да, понятно все. Я за то, чтобы все было понятно, чтобы очень просто рассказать об очень сложных вещах. Я против ребусов. Конечно, всегда есть тайна. Зачем я взял «Власть тьмы»? Мне казалось, что даже если каждый пятидесятый задумается о том, что происходит, если допустить одну осечку, другую, третью, — ну и что, почему нельзя? Ведь мы даже не считаем, что это ошибка. Почему нельзя любить чужую жену? Почему нельзя с кем-то поцеловаться параллельно? Почему нельзя, я же не убиваю, — целую! Ведь для любви мы созданы! Ну и что, ну и что, ну и что… О простых вещах напоминаю, совершенно о простых. В этом плане я не кокетничаю, когда говорю, что я человек простой. Хочется просто поговорить со зрителями. Я бы с удовольствием поставил нечто такое, чтобы шел некий диалог со зрителями. Ведь очень мало нужно человеку, одна улыбка! Одна улыбка может нас сделать счастливыми на весь день. А одно какое-то хамское проявление может так ужасно повлиять, что жить не захочется! Я не спектакль склонен хвалить, я артистов хвалю!

— А вы сам с актерским занятием сейчас никак не связаны? Ведь играли же в кино сам.
— Сейчас нет. А вот в Тбилиси были у меня аспиранты. Мы работали с таким упоением, родилось пять пьес. Актеры стояли в очередь к нам. Вот что-то такое надо делать!
Что касается моего участия в фильме…, мысль была одна: ни одна политическая формация от совести не освобождает. И даже в этой бандитской формации нужно делать все, чтобы спасти землю. Вот об этом была картина. А не о партийной работе.

— Актеры уровня Стржельчика, Евстигнеева есть нынче? Да, есть Хабенский, Меньшиков. Но есть ли подобные прежним?
— Все-таки это чуть неверно, брать очень молодого и сравнивать с артистом, который прошел весь жизненный путь. Вот через тридцать лет следующие поколения тоже будут говорить: А где же нынешний Меньшиков, Хабенский? Их нет! Конечно, поколение Лаврова, Стржельчика, Лебедева — гениальное. Таких больше нет. Но всех этих Мироновых, Хабенских, Меньшиковых — скоро будет целое поколение. И даже три-четыре человека на поколение — немало. Просто средний уровень тогда был очень высок. А Смоктуновские рождаются очень редко. Просто должна быть какая-то планка, ниже которой — нельзя. С хорошим спектаклем — как с любовью, надо, чтоб повезло. Как позавчера в баскетболе.

— Вы — болельщик?
— Неужели не видно?)

— Есть ли у вас увлечения кроме театра?
— Баскетбол, футбол. А как сказать «хобби» про музыку? Это было бы довольно по-хамски. И все-таки самое великое искусство это музыка. Это нечто, чего мы не знаем!