Родилась в 1960 в Москве. В 1982 окончила телевизионное отделение факультета журналистики МГУ. Работала на ЦТ, в журналах «Журналист», «Огонек». С 1990 по 1993 работала в «Независимой газете» ведущей постоянной рубрики «Телевидение». Член редакции «Независимой газеты». С 1994 — обозреватель «Общей газеты». С февраля по ноябрь 1994 вела программу «Газетные истории» телекомпании «Облик». С 1994 по 1995 — редактор отдела «Телевидение» «Общей газеты». Член редакционного совета «Общей газеты». С ноября 1994 по декабрь 1995 — главный редактор еженедельника «Семь дней». С декабря 1995 — телевизионный обозреватель газеты «Известия». Ведущая еженедельной рубрики «Теленеделя». В 1994 — обозреватель программы «Пресс-экспресс». С февраля 2000 — ведущая программы «Пресс-клуб» на канале РТР. С мая 2000 — обозреватель «Общей газеты». С июня 2002 работает обозревателем при группе Главной редакции газеты «Известия». В марте 1999 была награждена Премией Президента России. Владеет английским языком. Замужем. Дочь Маша.

— Вы журналист, которому палец в рот не клади — всегда отстаиваете четкую и определенную позицию. Не бывает ли у вас моментов, когда кажется, что все бесполезно? Как, на ваш взгляд, можно оценить процессы — и организационные, и творческие, которые проходят сейчас на телевидении?
— Сейчас о таких понятиях, как действенность и эффективность в работе журналиста как-то забыли. Я для себя утешение ищу в том, что я не для начальников телевизионных работаю, а для тех людей, которым важно понять, что они еще не сошли с ума. Телевидение — это тот угол зрения, через который я пытаюсь рассказать, объяснить, как я отношусь к тому или иному явлению, происходящему в жизни. Многие, не имея адекватного собеседника, иногда думают, что с ними происходит нечто странное. Очень важно чувствовать не столько солидарность, сколько ощущение, что ты не один в своем восприятии происходящего. Если таким образом я помогаю какой-то части людей находить точки опоры в этой жизни, то уже считаю, моя деятельность небесполезна.
Что касается телевизионных процессов, это слишком объемный вопрос. Мы их все видим. Действительно телевидение превратилось в сознании людей из средства информирования и просвещения исключительно в средство развлечения. И телевидение делает это совершенно осознанно. Наверное, в этой ситуации у него другого выхода нет. Это то поле, на котором оно совершенно свободно. Та часть, где можно было бы что-то объяснять, совершенно несвободна, четко и официально контролируется. Поэтому они сознательно сужают одно поле деятельности и расширяют другое. Не говоря о том, что люди, лишенные возможности говорить и слушать «о смыслах», ищут возможности замещения, утешения, развлечения. Это то, на что телевидение с его мощнейшими возможностями и технологиями вполне способно.

— Ниша развлекательных, шоу-программ не просто заполнена, а переполнена. И, казалось бы, информационно-аналитических программ тоже хватает. На ваш взгляд, сохранились ли новостные программы, которые стоит смотреть?
— На мой взгляд, в регионах еще кое-где сохранились. По крайней мере, представленное на ТЭФИ от регионов было намного сильнее и профессиональнее, чем - от федеральных каналов. Что касается общего поля, последнее ТЭФИ очень показательно. Там были единственная программа и единственная ведущая, достойная ТЭФИ. И ей, Марианне Максимовской, не дали ничего, причем открыто и демонстративно. Поэтому на этом поле остались лишь малюсенькие островочки, существующие отнюдь не сами по себе, а только при наличии «отмашки», разрешения на существование. Но, очевидно, решено, что для витрины на федеральном пространстве должны остаться некоторые островки. Такие, как новости Ren-ТВ, «Эхо Москвы», несколько газет. В газетах, может быть, несколько посвободнее. Хотя, боюсь, ближе к выборам уже многих и тут возьмут за горло. Все остальное, и никто этого уже не скрывает, конечно, не информация и не аналитика, а — пропаганда и агитация. Причем с возрождением «лучшего», даже в стилевом отношении. Некоторые из нас это еще прекрасно помнят, равно как и ощущение полного несоответствия тех эмоций, которые бьют с экрана — с твоим собственным мироощущением.

— Значит, все будет идти так, как идет, и старое возвращается, пусть на новом этапе?
— Ну конечно возвращается. Кто мог подумать в конце 80-х, что такой могучий режим рухнет, и начнется совсем новая эра с — новым телевидением в том числе, с новой прессой? Между прочим, именно они во многом и предвосхитили наступление новых времен. В прессе и на ТВ свобода пришла чуть раньше. Я верю, что времена меняются. А может быть, изменятся понимание и представление у тех, кто сегодня руководит телевидением и прессой — о том, как нужно это делать. Возможно, следует чуть-чуть ослабить узду, ибо иначе все превращается просто в полный анекдот. Все это было возможно в прошлом, ведь мы жили в полной информационной закрытости, без Интернета. Сейчас, в условиях информационной открытости, а также воспоминаний о прошлом, эффект от происходящего совершенно комический. Чем больше поэзии в информационных материалах, описывающих поездки высшего руководства по городам и весям, тем больше комизма. Я понимаю, что есть огромная часть людей, которые не воспринимают это подобным образом. Но это большей частью пожилые люди. Молодых это чаще всего не касается. Люди моего возраста — смеются. Другой вопрос, что смех это горький.

— Вопрос о профессионализме и ангажированности. В условиях ангажированной прессы можно ли бесконечно совершенствоваться в искусстве ублажения, или же это путь к деградации?
— Для меня ангажированная журналистика вообще не имеет отношения к профессионализму. И всегда, общаясь с ребятами с журфака, которые спрашивают, что делать, я не знаю, что отвечать. Уходить из профессии? Или марать себя, участвуя в этом, работая на свою плохую репутацию? Так говорить нельзя, у каждого свой путь. Но очевидно, что люди, выбравшие такую дорожку, будут выброшены из профессии, как только вектор движения поменяется. Сколько мы знаем таких примеров из конца 1980-х, когда и мэтры летели! Поскольку слишком очевидно в сознании аудитории связывались с обслуживанием режима. Но те, прежние хотя бы верили, чувствовали свою миссию, если и обслуживали, то не цинично. А нынешние молодые живут совершенно другой жизнью и цинично в профессии делают то, что делают. Для меня это трижды хуже, чем то, что было раньше.

— Как по-вашему, благодаря чему работает «Эхо Москвы»?
— Не знаю, это для меня самой загадка. То ли потому, что Венедиктов так умеет выстраивать отношения со всеми. То ли нужна «витринка». Не скажу, что сотрудники Эха Москвы живут с ощущением, что каждый эфир как последний. Но этого никто не исключает. Ведь сегодня любое СМИ можно запросто уничтожить совершенно не по политическим мотивам, например, у вас пожарная охрана плохо работает, налоги не уплатили…

— Давайте о канале «Культура. Не кажется ли вам, что он нынче обмельчал? Повторы балета, музеи… Чисто театрального мало.
— Это канал, показывающий «консервы», уже созданные образцы. Они не отслеживают культуру как процесс, намного более многообразный, чем только балет, театр или литература. Здесь нет современных форм, которые позволяли бы приобщить к культуре чуть большее количество людей, чем ее сейчас смотрят. Почему у Культуры такой маленький рейтинг? Потому что в любом обществе традиционно так называемых яйцеголовых, т. е. людей интеллектуально ориентированных, процентов 4-5. И это ровно тот самый рейтинг, который есть на сегодня у Культуры. И все-таки, сегодня Культура разговаривает с аудиторией архаичным языком

— Чем объясняется деградация этого канала?
— Это не деградация, это застой, неразвитие. Видимо, такое положение объясняется представлением руководителей канала о прекрасном. Ожидается, что, в связи с отмечаемым в октябре 10-летием канала, его руководительницу отправят на заслуженный отдых. И если только туда не назначат какого-то человека, который будет озабочен только соблюдением нынешних правил игры и цензуры, если это будет современный человек, возможно, мы увидим развитие. Так в свое время пришел Пономарев, появились дискуссии, ток-шоу… Человек, который понимал, что нужны другие формы разговора о культуре.

— Вы говорите, что на ТЭФИ не дали премию достойному человеку. Но разве не сами профессионалы судят себе подобных?
— Разумеется, судят профессионалы. Но нынешняя система голосования такова, что на конечном этапе в финале голосует 21 выборщик методом случайного компьютерного тыка. Из этих 21 человека 12 представляют собой 1 канал или другие организации, так или иначе с ним связанные. 8 — канал Россия. Остальные — более-менее со стороны. Поскольку идет поименное голосование, имена выскакивают на экране, а начальники «судий» сидят тут же. Не исключено, что они предупредили своих сотрудников, что если те не будут голосовать за свой канал, то их ждут большие неприятности. И так было много раз во множестве номинаций. Это даже не просто давление, это корпоративное голосование, которое в принципе обесценило и саму премию, и процедуру.

— Иногда кажется, что из профессии телевизионной журналистики иногда просто изымается такое понятие, как культура речи, культура языка…
— Нам всем это не кажется. Два дня назад я приехала из Нижнего Новгорода, из Болдино. Там проводили фестиваль «Живое слово» и бесконечно говорили об этом. Та самая ненормативная лексика практически возводится в норму и звучит во многих программах и кино. Язык он же отражает многие происходящие процессы — и кризис школы, и кризис образования вообще. Говорили о том, кто у нас учит детей. А мы знаем, кто их учит, еще со времен «Доживем до понедельника»: «Я им говорю — не ложьте зеркало в парту, а они все ложат и ложат!». Но тогда это были редкие случаи, а сейчас это повсеместно. Студентов на журфаке тоже учат неважно. Беда в том, что студентам еще и некогда учиться, они вынуждены работать с первого курса. И вообще, многие журфаки превратились в богадельню. Чему там могут научить, если преподавателям платят такие смехотворные деньги? Молодые преподаватели, которым есть что сказать, туда по этой причине не идут, а остаются преподавать глубоко пожилые люди, порой утратившие связь с реальностью. Язык, как категория живая, переживает все то, что переживает общество. Опасность в том, что прежде мы считали язык радио и телевидения эталонным, а сегодня это понятие утрачено. Звучит замусоренный, ужасный язык, и получается замкнутый круг — людям негде услышать образцы хорошего разговорного русского языка. Может, со временем все образуется.

— Бывали ли крайние степени реагирования на ваши выступления?
— Есть новая программа на НТВ — ведет ее карлик. Я на эту тему написала материал в «Известия», и мы обсудили на Эхе ситуацию. Использовали в разговоре слова из анекдота, насчет «ну что, уже доигрались до мышей!». Проходит неделя, я иду на «Эхо» по Новому Арбату в пол-одиннадцатого утра. Стоит группа детей и несколько взрослых. Думаю, экскурсия. Когда я поравнялась с дверью Эха, на меня ринулась вся эта толпа с криком «За что вы не любите карликов?!» Я понимаю, ч то это штук 25 лилипутов, во главе с этим карликом, таким невыросшим уродливым человеком. В этой программе максимально эксплуатируются уродства — он бегает на четвереньках и прочее. Я кое-как прорвалась к дверям, встречаю Ксению Ларину, которая смотрит на меня и говорит: «А, на тебя тоже карлики напали!» В общем, на нее они напали тоже, бросили живую мышь. А потом вышел сюжет, где все было перевернуто с ног на голову, сказано, что мы карликов назвали мышами… Вот такая реакция. В 21.55 по НТВ в ближайшую субботу, посмотрите, если не вырвет. Тина Канделаки страстно поцеловала Ксюшу Собчак. И дальше все это мусолится — почему она ее поцеловала, как и прочее. Абсолютный хлам, в промежутках на камеру бросаются, рычат и мычат карлики.

— Есть ли передачи, которые вы смотрите не по долгу, а по душе?
— Классический вопрос. Попробуйте, ответьте на вопрос, какой ваш любимый писатель. Как только вас об этом спросят, вы тут же позабудете все имена. Ну конечно, я кое-что смотрю, если вообще у меня остается на это какая-то частичка души. Крайне мало. Иногда что-то на «Культуре». Парфенова, когда он появляется. Редчайший случай, когда показывают какое-то хорошее документальное кино. Иногда как-то глупо подсядешь и смотришь какой-нибудь сериал. Меня даже на «Эхе» часто спрашивают про сериалы. Я намеренно отсекаю эти вопросы, потому что если смотреть еще и сериалы, можно сойти с ума. Вообще ни на что времени не останется. Естественно я смотрю знаковые сериалы, такие, как «Завещание Ленина» Николая Досталя по Шаламову. И сейчас в одной из номинаций он получил ТЭФИ. У Досталя такая миссия, недавно у него был «Штрафбат», сейчас вот «Завещание Ленина». Очень страшное, без всякого заискивания перед публикой кино, не оставляющее никакой надежды. Кроме той, что всегда находились люди, которые в самых крайних обстоятельствах сохранили в себе человека, о чем Шаламов и говорил. Это был единственный способ спасения.
Стараюсь смотреть экранизации классики. Понравился показанный только что по 1 каналу «Путь к сердцу». Что приятно, история без криминала, без слюней, человеческая история.

— Вы упомянули про криминал. Смотришь то же НТВ, и поражаешься, сколько же там криминальной тематики! Причем сделано очень по-журналистски ярко, профессионально. Цепляет…
—  В принципе имеет право на существование определенная часть таких произведений. Но то, что делает НТВ, это за гранью — добра, зла, морали, представления о приличиях. Это намеренно: была задача так переформатировать канал, чтобы никакого воспоминания не осталось о прежнем НТВ. Удалось — аудитория канала абсолютно сменилась. Абсолютная ставка на трэш, шок, эпатаж. Причем никакого особого профессионализма, скажу вам, не надо, чтобы склеить между собой сюжеты о том, как Анастасию Волочкову по морде хвостом хлестнула лошадь, и в Тамбове родился инопланетянин. Такая гремучая смесь из тысячу раз эксплуатированных сюжетов и абсолютного идиотизма. Но в голове у зрителя в результате все это смыкается в одну сплошную чудовищную реальность, которая, тем не менее, помогает ему выживать. Ведь она кажется хуже, чем его собственная жизнь!
Дом-2 и тот лучше, чем программы НТВ. Да, Дом-2 демонстрирует молодые растения. Но тут как в анекдоте — ну ужас. Но не ужас-ужас-ужас, как на НТВ…

— Кажется, что иногда телевидение намеренно оттеняет некоторые образы.
— Как сказал нам однажды Ресин на наш вопрос, почему данная фигура мелькает и мелькает по телевидению; - потому что по всем опросам именно этот конкретный человек — самая хорошая новость в сознании людей. Просто он появляется, и у людей повышается настроение. Плюс ко всему еще и просто в чистом виде коммерческая задача — как можно больше заработать денег, конкурируя с противниками даже там, где никому не придет в голову конкурировать.

— Как оцениваете программы Андрея Малахова?
— Это тоже своего рода психотерапия. Люди смотрят на беременных 11-летних, на то, как собачатся между собой родные и близкие, и утешаются тем, что в их жизни все не так страшно. А другие, наоборот, находят утешение в том, что это-то и есть норма — раз уж каждый день это показывают по телевизору! Аномалия в общественном сознании становится нормой. Но и это не до такой степени отвратительно и мерзко, как-то, что делает сегодня НТВ. Это и социальная технология, и погода за рейтингом. Ведь что любят люди? Зрелище, причем чем кровожаднее и ужаснее — тем лучше. И — подглядывать в замочную скважину. И телевидение с успехом две эти исконные людские потребности реализует. Рейтинги там — не дутые. Вот говорят, юмор. По нему были самые высокие показатели. А как они могут быть другими, если вечером в пятницу, субботу, воскресенье по всем каналам идет юмор? Больше просто нечего смотреть. Единственное, что может сделать человек, — щелкнуть кнопкой. И часто попадет даже на тот же номер, и на того же самого Петросяна.

— Вам нравятся Дибров, Парфенов…
— Да, Парфенов всегда был человеком развивающимся и неожиданным. И с точки зрения языка я всегда ловлю кайф, слушая его. Вот что значит, человек начинал в газете. Он блестяще адаптирует язык.

— Кто из нынешних интервьюеров вам импонирует?
— Я вас огорчу, интервьюеров сегодня нет. И это подтвердила даже последняя церемония ТЭФИ, где изъята номинация «Интервьюер». Два последних — Берман и Жандарев — сделаны такими летними интервьюерами. Как только лето заканчивается, их из эфира без всяких объяснений изымают. Такая странная роль.

— А Тина Канделаки?
— Ой, да… такой интервьюер! Она 15 минут задает вопрос, и потом сама на него быстренько, минут за 15 также отвечает. Ну, какой это интервьюер? И потом у нее в ухе сидит жучок. Мы как-то были у нее со Швыдким. Она задает вопрос (причем он звучит у нее в ухе), мы успеваем вякнуть по два слова, ей кричат в ухо, чтобы быстро переходила на другую тему, и она, не подхватывая ничего, ничего не выясняя, резко переходит на другую тему. Ну, какой это интервьюер? Смешно говорить.

— Как относитесь к такому явлению, как Комедии Клаб?
— Поначалу это казалось некой альтернативой. Но вы заметили, как только их попробовали перевести на первый, и из эфира было вырезано слово «жопа», стало несмешно. Это именно клубный юмор, который как раз и основан на употреблении некоторых слов. Это для своего круга. Будучи перенесен на широкую аудиторию, он становится пошлым, теряется.

— Как относитесь к Малахову с плюсом?
— «Малахов плюс» — любовь моя. Анекдотический персонаж. Уж тоже мы понаслаждались, говоря об этом. Я надеюсь только, что он не вредный. Хотя были публикации, где логично оспаривались его советы насчет питья керосина или прикладывания горячего кирпича к голове.
Малахова молодого, если вернуться к нему, мне жалко, он человек способный и подавал надежды. Но из этого образа ему, думаю, уже не выбраться. В «Пяти вечерах» из него попытались подрастить некоего нового Познера в хорошем смысле этого слова. Но как только темы были чуть серьезнее, чем привычные, моментально падал рейтинг. У Малахова, конечно, есть выбор — он может попытаться уйти и сделать что-то совсем другое. Но от такой славы и таких денег не уходят так просто.

— Как можете описать то, что делает сейчас Познер?
— Это самая моя большая боль и разочарование. То, что он делает в последнее время после разговоров о миссии журналиста, ответственности, о том, что никому никогда не служил и служить не буду, никто никогда не заставит меня врать, умалчивать. Но — хочется работать в эфире, а время уходит. Все уже поняли, что есть запретные темы и запретные люди. Но в таком случае не надо «свистеть»! Если бы всего этого не было, ну Бог с ними, с «Временами». Но на фоне этого фрондерства, разговоров о свободе, миссии, ответственности, все это смотрится некрасиво. Когда человек возвращается после лета в эфир и заявляет, что «Времена» были небезгрешны, но теперь мы уж точно будем говорить правду, потому что это наша миссия и долг перед народом… Ну поздно уже, поздно спохватился. Есть такое понятие, как репутация. Ты мог много лет на нее работать, потом сделал два неверных шага, и репутация обрушилась. Есть, конечно, еще магия имени, но уже близко нет того авторитета, доверия, которое испытывали к нему люди.

— Почему у нас сейчас раскручены именно актеры из Киллеров, Бумеров и т. д.
— Потому что Алла Демидова всю жизнь сама себе выбирала режиссеров, и абы куда не шла. Такого рода личности мало сказать — свободные, они еще умные. Не будем лукавить, актер человек физического труда. Ему дали роль, он рад и будет играть у того, другого, пятого и десятого. Но есть десяток таких, кто себя блюдет, не разменивается, не подкладывается. Это в нынешних условиях не гарантирует им шикарного существования, но гарантирует вечную память. Чтобы не плевать в вечность, как говорила Раневская.

— Вы театрал?
— Я обязательно хожу в «Современник», Ленком, МХТ, художественный театр. Моя напарница по Эху Москвы Ксения Ларина — моя подруга по походам в театр. У меня часто бывают приглашения от того же Спивакова. Вот когда тебя знают именно по газете — это такой кайф! Это высшее удовлетворенное тщеславие.