К нам на гастроли вновь приехал знаменитый питерский Большой Драматический Театр им. Товстоногова. Сегодня наша Персона — народный артист России Андрей Толубеев.

Родился 30 марта 1945 г. в Ленинграде. Отец Юрий Толубеев — актер Пушкинского (ныне Александринского) театра, народный артист СССР. Мать — Тамара Алешина, актриса того же театра, заслуженная артистка РСФСР. После окончания Военно-медицинской академии им. С.М. Кирова (факультет подготовки авиационных и космических врачей) Андрей начал обучаться театральному искусству и в 1975 году окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии.
С 1975 — актер АБДТ им. М. Горького (с 1992 — им. Г. А. Товстоногова).
За роль Джорджа Тальбота в спектакле «Мария Стюарт» награжден премией «Лучшая роль второго плана», «Золотой софит», Санкт-Петербург, 2006 год. Еще студентом Андрей начал сниматься в кино. Свою первую и сразу главную роль актер сыграл в фильме Ильи Гурина «Еще можно успеть» (1975), название которого стало жизненным девизом Андрея Юрьевича. К настоящему времени на счету актера более 78 ролей в кино, среди которых немало главных. Андрей Толубеев — соучредитель общественного фонда «Наш город», член Союза театральных деятелей России и Союза писателей и кинематографистов, член президиума общественного совета при губернаторе С-Пб, председатель Петербургского СТД. Женат на актрисе БДТ им. Товстоногова Екатерине Марусяк. У Андрея Юрьевича две дочери, Елизавета и Надежда.

— Андрей Юрьевич, вы говорили в одном из интервью, что на Горького зритель нынче идет без особенного пиетета. А есть ли какие-то беспроигрышные вещи? Или зритель идет вообще только на актера?
— Что совсем недавно, год-два назад, казалось беспроигрышным? Бульварные пьесы, заполонившие сцену в виде антреприз. Теперь люди уже устают от этого. Есть большая надежда, что они вернутся к нормальному течению мысли на сцене, к нормальным психологическим переживаниям. Им захочется сострадать, плакать и смеяться не оттого, что на сцене примитивно юморят, а от сопереживания. Я надеюсь, что дело не конкретно в Горьком, что Толстой, Горький, Достоевский, будут еще востребованы. Я уж не говорю о Чехове, его каждый год где-нибудь да ставят. В общем, все наносное обязательно уйдет.

— Как складываются ваши отношения с кино, вы продолжаете сниматься? «Агент национальной безопасности» ведь практически иссяк…
— Да, история «Агента национальной безопасности» закончилась по понятным причинам. Андрей Краско умер, Пореченков в Москве. Вообще, это уже себя изжило, нужно что-то другое. Вообще же, я артист театра, и всегда между кино и театром выбираю театр. Что касается кино, были в этом году две маленьких возможности, я их использовал. Мне за них стыдно не будет, это точно. А что будет дальше, никогда не загадываю, особенно теперь.

— Расскажите подробней о том, где снялись?
— Будет один большой, двадцатисерийный фильм, посвященный адмиралу Колчаку. Его играет Константин Хабенский. Я играю его учителя, адмирала Эссена. У меня всего четыре небольших эпизода, на двадцать серий — немного. Второе — двеннадцатисерийная сага о русской семье, начиная с предвоенных и заканчивая послевоенными годами. Лента называется «Я вернусь», сценарий замечательный, режиссер Елена Немых. Там у меня тоже не слишком большая роль, но роль, меня буквально «вытряхнувшая». Могу сказать, что за мои 78 картин нечто подобно случалось, наверное, раза три. Настолько тяжелый эпизод, что в конце уже не понимаешь, что происходит. И мне приятно, что когда мы сняли этот эпизод, на площадке, где обычно постоянно кто-то куда-то бегает, вдруг все замерли, и долго стояла почти гробовая тишина. Это очень дорогого стоит. И в театре редко бывает, что поймаешь внимание… У нас в БТД это не принято, а в других театрах сплошь — всем наплевать друг на друга. А у нас, на репетициях у того же Тимура Чхеидзе, коллеги очень чутко относятся к происходящему на сцене, сопереживают. В том числе и «Маскарад» мы репетировали с очень большим взаимным уважением. Мне кажется, это на сцене должно быть видно.

— Вы тревожитесь за какие-нибудь сцены особенно, или все уже настолько накатано, что волноваться не о чем?
— Ни в коем случае. Не верьте тем, кто говорит, что все просто и накатано! Артисты, думающие, что они «состоялись», не состоялись как артисты! У нас все идет на живую нитку. Что-то получается, что-то нет, и в этот момент ты расстраиваешься, и это отражается на следующих двух-трех секундах. Но надо брать себя в кулак, сжимать челюсти, и работать дальше так, чтобы никто ничего не заметил.
Нынче была техническая репетиция, мы решали больше технические вопросы. Есть еще такая задача — не расплескать то, что внутри. Ведь очень тяжело собраться и пройти сквозь трагедию, это требует сосредоточенности. Ваша сцена больше нашей, а всякий лишний шаг может нарушить некую гармонию мизансцены. Сегодня, например, будет сложный спектакль.

— Кроме размера сцены что-то еще отличает спектакль от спектакля?
— Конечно, зритель, и наш настрой. У нас же тоже бывают разные обстоятельства. Мы же не дома. Это дома солома едома. А в гостях — новый зритель. Это хождение по лезвию ножа, очень опасное мероприятие, но это входит в профессию.

— Вы говорили когда-то, что ставите свечку, когда играете Арбенина?
— Ну, может, пару раз я и ставил, сейчас не ставлю. Свеча ведь необязательно ставится в храме, она должна зажечься внутри тебя. Ты так должен себя настроить, чтобы внутри горела свеча — Богу ли, партнерам, памяти, совести своей. Сам должен зажечься. Это внутреннее дело каждого.

— В общественном совете при губернаторе вы работаете уже давно. И недавно сказали, что не ощущаете, что можете реально влиять на обстановку в городе, управлять событиями. Утвердили ли все же площадь имени Собчака в Питере?
— Да площадь-то есть, да место не то. Над нами тоже ведь есть власть. Вообще, время одиночек практически прошло. На моей памяти два человека могли спокойно решать проблемы: Дмитрий Сергеевич Лихачев и Кирилл Лавров. Они могли идти против всех, к ним прислушивались, в том числе и президенты. Сейчас их нет, и город не обладает больше личностями такого масштаба. И поэтому каждый в отдельности член губернаторского ли совета, любого другого органа не способен делать политику. Я на самом деле считаю, что не дело артистов этим заниматься. Когда интеллигенция сбивается в стаю, а сейчас лишь стая может что-то решить, она перестает быть интеллигенцией — по сути своей, по своему нутру, философии, призванию, по необходимости что-то важное сказать людям. Люди не ждут от артиста решения общественных вопросов, они ждут от него художественного образа, который поможет жить, направит куда-то. Вообще, если не прошел в какой-то выборный орган иногда бывает обидно, но если роль какую-то важную сделать не смог — не то, что обидно, удавиться можно.

— У вас такие большие гастроли в Екатеринбурге, классика. Какой реакции зрителей вы ожидаете, каких зрителей?
— Мы ожидаем таких, какие приходят. Мы не ловим, не расставляем сети. Антреприза -расставляет. Но попадаются туда те, кто хотят себя показать, деньги потратить. Прийти потом и рассказать, что, мол, был я тут на Ахеджаковой, потратил десять тысяч за один билет. Это показатель, что человек в порядке. А понравился спектакль, не понравился… Я прекрасно отношусь к Ахеджаковой. Дело не в этом. Любую фамилию можно назвать. На антрепризу театральный зритель, который воспитан своим городом, своим театром, не ходит. Когда впервые появился в городе Виктюк, он привозил два роскошных спектакля — «Служанки» и «Саломея». Это было очень хорошо, новое слово! Меньше сейчас работает Анатолий Васильев. А между тем все три его спектакля, которые привозили в Санкт-Петербург, стали событием — и «Взрослая дочь молодого человека», и «Сэрсо», и «Васса Железнова». На них шел театральный зритель и не ошибся.

— Получается некий парадокс, что высоколобый зритель на антрепризы, вроде, не ходит, а в них, тем не менее, играют весьма и весьма серьезные актеры…
— Вы заметили, кто играет в антрепризах? Одни и те же. Не надо их путать вообще с актерами. Это есть определенная каста, которая так зарабатывает деньги. Я их не осуждаю, каждый зарабатывает по-своему. У меня, например, есть моя передача на канале «Культура». Кто-то снимается, кто-то на радио, кто-то дублирует. Нельзя попрекать куском хлеба. Но многие-то ведь в антрепризу не идут.

— Вот Зинаида Шарко, приезжавшая сюда с антрепризой, жаловалась, что ей хочется играть, а в театре, в родном БДТ, ей просто не хватает работы… Играла здесь в достаточно слабом спектакле…
— Ну, Шарко иногда участвует в таких слабых постановках, что лучше бы уж не участвовала. Второе, есть актрисы и актеры, которые просто не хотят работать в театре, а в антрепризе — хотят. При этом хотят, однако, числиться в театре. Не хочу обсуждать конкретные фамилии. Чтоб вы знали, это очень заразное дело. Раньше, во времена развитого социализма, это называлось «чес» — поехать куда-то в провинцию (Петербург тоже для Москвы провинция!) и сгрести денег по ДК. Это как елки, хотя елки имеют под собой какую-то благородную основу.

— Как вы относитесь к муссированию в прессе имени и жизнедеятельности Ксении Собчак?
— Это не имеет отношения к театру, совершенно никакого. Это попса, гламур, чего его обсуждать-то?

— 20 лет назад в БДТ шел спектакль «Последний посетитель». Пьеса не шедевр, но публика реагировала очень сильно. Почему нет сейчас в репертуаре БДТ современной пьесы, основанной на современном материале и столь же сильной?
— Дело не в БДТ, а в том, что наше государство потеряло начисто идеологию. Если вы помните, практически всегда на «Последнем посетителе», когда я брал чью-то бронзовую фигуру, разбивая ею шкаф с собраниями сочинений Ленина, и говорил: «Пусть дышит!», звучали аплодисменты. Потому что в Ленина верили, за ним стояла прекрасная, романтическая идеология. Сейчас — да лучше бы он не дышал, язык бы у меня отсох это произнести! Лучше бы его, Ленина, не было. При том, что он по-своему гениальный человек. Ну, поменялась идеология, и я другой стал. А взамен — ничего.

— Православие не может стать основой для новой идеологии?
— Бросьте, православие это не идеология. Не надо путать. Богу — Богово, кесарю — кесарево. Религия это вера. Я могу верить, могу не верить. А осуждать никого не следует. Если ты религиозный человек, тем более, ты не имеешь права по божьей правде осуждать человека, который не верит. Ты можешь ему сострадать, сочувствовать его несчастию, но не осуждать. Иначе это будет гордыня.

— Вы продолжаете собирать коллекцию современной живописи?
— Да, а еще юбилейные, корпоративные тарелки.

— И продолжаете оставаться первым заместителем председателя Союза театральных деятелей РФ Александра Калягина?
— Конечно. Выйти из этого колеса не так-то просто.