Владимир Иванович Хотиненко родился 20 января 1952 года в Славгороде Алтайского края. В 1969—1970 годах работал художником-конструктором на Павлодарском тракторном заводе, затем служил в армии. В 1976 году окончил Свердловский архитектурный институт, в 1978—1982 годах работал художником-постановщиком на Свердловской киностудии, участвовал в создании фильмов «Гонка с преследованием», «Дым Отечества», «Казачья застава», «Вот такая музыка». На решении Владимира Хотиненко попробовать себя в кинематографе большую роль сыграла встреча с Никитой Михалковым во время службы в армии. Впоследствии Хотиненко работал у него ассистентом на картинах «Обломов», «Пять вечеров», «Родня». В 1981 году он окончил Высшие курсы сценаристов и режиссеров. Дебютом Владимира Хотиненко как постановщика стала приключенческая картина «Один и без оружия», снятая им в 1984 году совместно с П.Фархутдиновым. Фильмом «Зеркало для героя» (1987) Хотиненко ярко заявил о себе как о многообещающем режиссере, и последующие работы выдвинули его в число ведущих российских мастеров кино. Большой отклик у зрителей и специалистов вызвали фильмы Владимира Хотиненко «Макаров» (1993) и «Мусульманин» (1995), особенно второй. В 2001 году режиссер начал сотрудничество с телевидением, выступив в качестве постановщика четырех частей «возрожденного» сериала «Следствие ведут Знатоки». Владимир Хотиненко был сценаристом и продюсером нескольких своих картин, также он преподает во ВГИКе режиссуру игрового кино.
В Екатеринбург приехал презентовать свой новый фильм «1612», а также просто навестить родные места…

ОБ ИСТОРИИ И ПРЕДЫСТОРИИ…

Я приехал в Екатеринбург по своей инициативе. Хотел, чтобы первый показ моего нового фильма 1612 проходил именно здесь. Тем печальнее мне было видеть неполный зал, я бы заполнил его моими друзьями, близкими. Здесь бы получился замечательный, дружеский семейный вечер…
Только мы собрались снимать фильм, как в Польше уже закипели страсти по поводу того, что мы снимаем антипольскую картину. Мой хороший товарищ режиссер Кшиштоф Занусси присылал мне статьи из польских газет про мою предстоящую провокационную ленту… Но на пресс-показе в Москве Занусси сам посмотрел ленту, констатировал, что она не антипольская, и что он теперь всем в Польше об этом расскажет. Но это еще полбеды. Крутятся какие-то домыслы и слухи. Я сразу скажу, картина посвящена очень важному событию. Тем процессам в истории нашей страны, о которых, к сожалению, напрочь забыли. Вот устроить сейчас на улицах опрос: «А что вы знаете про 4 ноября, и почему его празднуют?» Вспомнили бы в лучшем случае Ивана Сусанина, Годунова. Может, кто-то компетентный вспомнил бы, что Лжедмитриев было почти два. Вспомнили бы Минина с Пожарским. Но и не более того! Поэтому, собственно, я и назвал картину «1612», чтобы хотя бы этот код времени запал в память. А то очень уж печальная картина. Журналисты очень любят вопрос:
— А ваша картина снята к новому празднику 4 ноября?
— Да, к празднику, к празднику!.. И не в этом совсем дело! А в том, что этот важнейший этап в жизни России был забыт. И значительно важнее всех праздников — напомнить об этом факте. Я смутным временем интересовался уже лет 25 после окончания высших режиссерских курсов… И в процессе работы я понял, что этот период для России был значительно более важен, чем, скажем, та же война 1812 года. А просто на войну 1812 года нашелся Лев Толстой, который написал гениальный роман. История, таким образом, мифологизировалась. Кстати, после выхода в свет романа Льва Толстого «Война и мир», на него обрушились ветераны, очевидцы, полился целый поток обвинений в неточности. Ведь участники войны были еще живы. И есть замечательный ответ Толстого его обвинителям по поводу исторических неточностей. Он еще толком не публиковался… А про войну 1612 года написать было некому. И истории эта дошла до нас в искаженном виде. Я, к своему стыду, не знал о присяге королевичу Владиславу, сыну польского короля Сигизмунда. Когда в 1610 году пригласили Владислава на царство, он не приехал. То ли его не отпустил отец, то ли что. Не приехал, и присягали на Руси пустому трону. Мы реконструировали эти события, причем постарались в картине задать зрителю некую систему координат — Лжедмитрий, гибель Годуновых… Старались брать малоизвестные эпизоды, яркие факты истории. Например, у нас есть зимняя сцена, которую мы, опять же, реконструировали. Первый Лжедмитрии построил для зимних забав крепость, с пушками, с греческим огнем. Он хотел, чтобы ее штурмовали, хотел потехи. И насмерть перепугал православных, после чего начался закат его карьеры. Мы, конечно, не пытались рассказать всю правду о смутном времени. Но пытались немного донести до зрителя его аромат, ощущение. Вообще, картина ориентирована на достаточно молодую аудиторию, она ведь совсем некомпетентна. Люди взрослые, вроде меня, еще в школе что-то учили… Вспомните популярную историю с Иваном Сусаниным. Мне скоро нельзя будет появляться в Костроме, — будут отстреливать из рогаток. Ведь миф о Сусанине согревает этот город. Слава Богу, это очень хорошо! Однако в школе нас учили, что Иван Сусанин погиб, потому что не показал польским завоевателям дорогу в Россию. Ну, полный идиотизм! Они тут жили, практически сидели в Кремле. Какую дорогу в Россию?! Но мы это воспринимали как правду. Когда я стал чуть повзрослее, понял, что Иван Сусанин не показал польским завоевателям дорогу в Ипатьевский монастырь, где скрывался будущий царь Михаил Федорович Романов. Ага, уже убедительнее! Но, опять же, все знали, где был Ипатьевский монастырь, с чего бы его кому-то показывать? И все-таки, есть уже опера «Жизнь за царя», художественное произведение, которое, независимо от чего бы то ни было, будет жить. Правда это, не правда… Это уже не имеет особого значения. Будет жить художественное произведение.


ЕДИНОРОГ И ПЕЧАЛЬНАЯ СУДЬБА МАРИНЫ МНИШЕК

Еще — в картине есть персонаж, который мне пришлось даже отстаивать на предварительных этапах. Это мифологический персонаж — Единорог. Возражали: причем здесь единорог, это европейский образ. Но я изучил историю, выяснилось, что в XVI—XVII вв.еке Единорог был абсолютно наш персонаж. И на троне Ивана Грозного были изображены Единорог и Лев. Единорог считался аллегорией троицы. Считался своим, как коровы, лошади и собаки. Иван Грозный купил рог Единорога за баснословные деньги — за 10 тысяч золотом и рухлядью (мехами). И этот рог Ивана Грозного в смутные времена исчез. И в этом тоже есть потаенный смысл. Наконец, чего нет в нашей картине — ибо у нас история романтическая, приключенческая и любовная — это трагической истории, связанной с Екатеринбургом, с Романовыми. И эта история очень трагична. У Мнишек и Лжедмитрия Второго был маленький мальчик, в народе звали его Варенок. Он был официальным претендентом на трон. Были даже сторонники того, чтобы этого 5-6 летнего мальчика сделать царем. Но после смерти первого и второго Лжедмитриев, Мнишек пригрел авантюрист — казачий атаман Иван Заруцкий. У нас в картине это собирательный образ то ли поляка, то ли литовца, его играет Михаил Жебровский. Иван Заруцкий пригрел Мнишек в надежде через нее и ее сына прийти на трон. Это романтичная история. Они дошли до Астрахани, их арестовали, Заруцкого посадили на кол, Мнишек сошла с ума, а этого малюсенького мальчика — повесили. Вот так трагически развязывался этот узел смутного времени. Законного основания стать царем у этого мальчика не было, и если бы он выжил, это смутное время все тянулось и тянулось бы. Вот такой степени трагизма достигает этот образ. На царство звали Михаила Романова в Ипатьевском монастыре. Дом, где закончилась со смертью маленького мальчика история Романовых — тоже Ипатьевский дом. Это, может быть, расплата или кара. Или просто историческая мистика. У нас же картина веселая! Мы не стали погружаться целиком в страшные дебри смутного времени. Хотелось людей для начала просто им заинтересовать! В фильме есть пара моментов, когда некоторым лучше моргнуть. Но надеюсь, это будет для зрителей увлекательным приключением.

ТАКИХ БАТАЛИЙ ДАВНО НЕ БЫЛО В НАШЕМ КИНО

— Не страшно было браться за такую сложнопостановочную ленту?
— Страшно, я был в ужасе. Таких баталий давно в нашем кино не было. Принимаясь за картину, мы были в полном ужасе. Но глаза боятся, руки делают. Вокруг меня собрался очень хороший коллектив. И в частности, работала вторая съемочная группа, сэконд юнит. Они ведут параллельные съемки. Подснимают детали — выхлопные трубы, колеса, трюки. У нас же, впервые в истории кино он, похоже, выходил за рамки вспомогательных мероприятий. Я попросил о помощи своего сына Илью, он самостоятельный режиссер, и своего второго сына (он сын моей жены Танечки) Дениса Аваркона Рамиреса. Танечка не просто моя жена, она во всех моих последних картинах разделяет со мной чудовищные, как правило, условия и тяготы. Между съемками успевает еще мотаться, преподавать во ВГИКе. Так вот, на плечи наших детей легли эти батальные сцены. И я ответственно заявляю: моя кинематографическая жизнь делится на жизнь до фильма «1612» и — жизнь после. И не буду скрывать, это два абсолютно разных кина.

— Как работалось с актерами? В фильме собрано немало звезд…
— Не буду скромничать, многих из них я же и сделал звездами.) Поэтому они мне чем-то, да обязаны. И при их сложнейшем графике, (Марат Башаров еще и фигурист), они всегда для меня находили время.
Я люблю работать с актерами, с которыми уже работал. Не надо знакомиться, выяснять тонкости характера, приспосабливаться. Все достаточно просто и понятно. Работаем, и работаем в любви. Весело и с интересом. Здесь, конечно, появляются новые персонажи. Мои актеры взрослеют, и попадаются фильмы, где нужны молодые герои. Например, Марат Башарова на картине «72 метра» был еще новым вливанием. А сейчас он уже абсолютно «мой» актер. На этой картине тоже появились новенькие. Ну, посмотрим. Сложно было просто работать, за этой канителью, за этими лошадьми, перепуганными от выстрелов, не потерять то, из чего состоит кино — человеческие отношения.

КУБЫТЬКАТЬ-МУБЫТЬКАТЬ ИЛИ КАК ЗВУЧАЛА ЛАТЫНЬ

— Вы, как-будто прочно ушли из современности в историю. Считаете, это нужнее, интереснее?
— Да, меня спрашивали, что ж вы ушли из современности, что, нет современных тем? Но вот фильм «72 метра» — о современности. Но тенденция уйти в историю — есть. Мне, например, с детства очень хочется снять фильм «Цусима». Даст Бог, может, удастся как-нибудь организоваться. Может, удастся снять фильм по ранней истории, еще до Грозного. Вообще же, ты можешь снимать современность и быть архаичным. У нас снимается больше 100 картин в год. Вы видите 5-6. А где остальные? И ведь большинство, наверняка на современную тему. «1612» я снимал как современный фильм. На нас уже посыпались упреки, отчего герои разговаривают современным языком…
Мы долго думали, как должны разговаривать герои — кубытькать-мубытькать, или разговаривать нормально? Ведь никто не знал, как тогда звучал язык. Так стилизовать под славянский, или пусть говорят нормальным языком и не мучиться? Но никто не знает, как звучал нормальный язык. Говорят, звучал так, как где-то в деревеньке в Вологодской области… Да это, может, будет ближе к истине, но кто это будет смотреть?

— Мэл Гибсон сделал так в фильме Апокалипсис…
— Да, он имел мужество. Но у нас картина в другом жанре. И Мэл Гибсон только исключение, подтверждающее правило. У нас молодая аудитория. Никто даже не знает, было тогда слово «не парься» или не было. Никто никогда мне не сможет доказать, что это выражение тогда не употребляли. Пусть соберется вся филологическая профессура. Они ведь опираются на письменные документы. А мы в жизни разговариваем немного по-другому.
Я недавно снимал документальную картину, совместный проект Ватикана и Православной Церкви, «Паломничество в Вечный Город». И выяснилось, что никто никогда толком не знал, как звучала латынь. Буковки остались, а как она звучала — никто не знает. Ни ударение, ни произношение. Поэтому до сих пор в транскрипциях — где император Дамициан, где Дамитиан. Есть итальянская, немецкая и французская версии того, как звучала латынь. На этой картине режиссер монтажа у меня был итальянец. Он говорил: «И одно я знаю точно, итальянская версия — неправильная». Я снимал эту картину как современность. В смутное время было очень много аллюзий на современность, очень!

О ПЛАНАХ, КАССЕ И ФОРМУЛЕ ТВОРЧЕСТВА

— Удовлетворены ли вы сам получившимся фильмом?
— Думаю, да. У меня есть легкое сожаление, которое надеюсь в ближайшем будущем разрешить. Мы планируем четыре телевизионных серии. Пришлось ведь отказываться от таких интересных вещей! Актеры волосы на себе рвут, когда видят, что из них вырезали. Режиссер всегда в этом смысле виноват. Так вот надеюсь, сделаю телевизионную версию, и там зрители увидят гораздо больше.
У меня сейчас есть три очень серьезных предложения — одно связано с той же эпохой, очень дорогостоящий проект. Вторая очень давно меня интересующая тема — II мировая война. И, наконец, есть на примете один просто фантастический телевизионный проект. И вот я как витязь на распутье; хочется, чтобы обстоятельства решили все за меня хотя бы раз в жизни…

— И надеетесь ли вы собрать кассу?
— Очень хочу! Ведь такие картины без определенного количества зрителей бессмысленны. Я совершенно не понимаю, более того, меня раздражает, когда сидит режиссер, рассуждает, мол, знаете, я на самом деле снимаю для себя, для узкого круга…
«Мне неинтересно, кто его посмотрит!» Сидит, умствует…
Думаю в этот момент: елки-палки, ну чего бы тебе не стать писателем, не взять бумагу, перо, и — пиши для себя! Ведь самое непритязательное, дешевое кино у нас — если уж совсем вы себя сдоите, останутся одни ребра, — вы снимите за миллион долларов. Нечто более сложное, с четырьмя-пятью персонажами, натурой и парой декораций — уложитесь в два миллиона. Если у тебя куча денег — конечно, снимай их и трать. Но это слишком дорогое самовыражение! И тут уже нужно задаться вопросом — откуда они у тебя взялись. Но это вопрос уже к другим органам. Это слишком дорогая форма самовыражения, дорогое удовольствие.
Естественно, если будешь снимать не для себя, — у тебя просто ничего не получится. Ты обязательно снимаешь для себя, — то, что тебе интересно. Вам известен певец Мик Джаггер. В одном интервью он сказал: «Когда я работаю над чем-то, это обязательно должно быть мне интересно. Когда я заканчиваю работу, я обязательно должен поинтересоваться — а интересно ли это еще кому-нибудь кроме меня. И сделать так, чтобы это было интересно еще кому-нибудь. И главное, я никогда не должен интересоваться тем, что напишут обо мне критики». Это, на мой взгляд, идеальная форма для творчества.

— Что можете сказать о своих учениках? Не так давно прошел сериал вашей ученицы Ульяны Шилкиной «Золотой теленок». Вроде, актеры блестящие, и материал. А фильм явно удачным не назовешь…
— Ну, ученики мои это как мои дети. Вы хотите, чтобы я их препарировал. Простите маму (или папу), она все равно их любит! Я трезво к ним отношусь, ибо хочу им добра. Среди них есть разные люди. У меня много учеников. И я, к стыду своему, не знаю некоторых по именам. Ульяну знаю и помню, она из первого выпуска, который был очень успешным. У меня есть ученики, у которых формально призов больше, чем у меня. Они ездят в Канны, Венецию. И мне это доставляет определенное удовольствие. Что касается «Золотого теленка», он меня конечно огорчил. И, уж поверьте, меня он огорчил гораздо больше, чем вас. Я с ней разговаривал. Даст Бог, Ульяна сделала выводы. Но не получиться, надо сказать, может у кого угодно. Танечка свидетель, когда мы с ней были в Риме — великий композитор Энио Морриконе согласился писать музыку для фильма «72 метра». И вот мы вышли с женой от него, и жена меня спрашивает: «Ты чего такой невеселый?» А я ей отвечаю: «А ведь не получиться может у кого угодно». И у Морриконе могло не получиться. Но ему ведь очень трудно такое сказать: «Маэстро, у вас не получилось». Думаю даже, ему в жизни никто такого не говорил. Но, слава Богу, не пришлось говорить и мне.