Борис Антонович Горновский не помнит своего настоящего возраста. По документам ему 86 лет и он родился зимой 1934 года, но эти цифры на самом деле занижены на несколько лет. Всему виной Великая Отечественная война и оккупация немецкими войсками территории Белоруссии.

Перед началом Великой Отечественной и оккупацией маленький Борис жил со своей матерью и братом в деревне Крынки, в Витебской области. Война пришла к нему в дом в виде немецкого самолёта, который пролетел над Крынками, направляясь на Восток.

«Когда мы оказались в оккупации, моя мама Мария очень переживала за меня, как за самого младшего ребёнка. Она боялась, что немцы нас разлучат и меня угонят в какой-нибудь концлагерь», — говорит узник нацизма.

Чтобы этого не произошло, мать Бориса решила подкупить волостного писаря, занимавшегося в то время документами всех сельских жителей. Взятку женщина дала ему не деньгами, а деликатесной по военным меркам едой — молоком, белым хлебом, яйцами, маслом, сахаром и салом.

За это чиновник согласился поправить документы её ребёнка и занизить его настоящий возраст, чтобы оккупационные войска не разлучили маленького ребёнка с матерью.

Борис Антонович признаётся, что в оккупации им не доводилось сильно голодать, но ели они только овощи, которые вырастили сами. Поэтому для него остаётся загадкой, как его мать добыла столь дефицитную еду.

«Я до сих пор не знаю, как она раздобыла эту взятку. В округе, как я помню, не найти было ни одной живой курицы, не то что яиц».

Крынки во время войны были даже скорее не деревней, а маленькой железнодорожной станцией, при которой находилось 9-11 сельских изб. Поэтому нацисты не придавали особого значения этому населённому пункту и серьёзные репрессии или сражения прошли мимо него. Однако возле станции регулярно происходили партизанские диверсии — члены подпольного сопротивления подрывали железнодорожное полотно и пускали под откос поезда со снарядами и припасами, которые ехали на Восток.

«Станцией управлял какой-то немец, который отвечал за дорогу. Ходил он всегда в белой кожаной куртке — если в толпе увидишь белое пятно, значит это точно нацист идёт. При нём ещё были двое солдат с винтовками, которые охраняли дом, где жил этот управляющий».

За каждый взорванный поезд немцы отыгрывались на местных жителях. Борис Антонович не помнит, издевались ли они как-то над сельчанами, но зато он прекрасно запомнил восстановительные работы, на которые их регулярно выгоняли.

Оккупанты заставляли местных жителей ремонтировать железную дорогу каждый раз после её подрыва партизанами. На ремонт полотна гнали всех — от детей до стариков. За ходом ремонтных работ следил тот самый управляющий станцией, который раздавал указания и громко кричал на подневольных рабочих, если что-то шло не так.

«Помню, что когда мы вернулись домой после войны, этот немец куда-то исчез. То ли убили его, то ли ещё что-то случилось, не знаю. Но его белую куртку я потом нашёл лежащей в луже возле того дома, который он занимал. А вскоре пропала и она — её забрал себе кто-то из местных».

Особенно Борису Антоновичу запомнились подрывы поездов с оружием и боеприпасами. Взрыв такого состава был по понятным причинам намного громче и сильнее, чем обычно. Как говорит узник нацизма, после одного такого подрыва он нашёл колесо от поезда в полукилометре от самого места взрыва.

А как-то раз, после очередной акции партизан, маленький Борис даже наткнулся на немецкую гранату-колотушку (т.н. Stielhandgranate), которая неизвестным образом уцелела после уничтожения состава. Он забрал её себе и позднее выкинул в костёр. Забавы ради.

Но, несмотря на относительно спокойную обстановку, нацисты всё же иногда арестовывали жителей Крынок или соседних деревень. Особенно часто так делали с теми, кто подозревался в сотрудничестве с партизанами. Судьба таких пленных была печальна — их увозили в административный центр, в деревню Лиозно. Обратно немцы привозили уже мертвецов.

При этом, по воспоминаниям Бориса Антоновича, нацисты старались сами не расстреливать мирных жителей, чтобы не пачкать руки. Для этих целей они зачастую использовали полицаев и предателей. Партизаны особенно ненавидели таких перебежчиков и жёстко с ними расправлялись при любой возможности. От рук таких полицаев погиб дядя Бориса, который стал партизаном сразу после прихода нацистов и ушёл в подполье.

А его отец незадолго до начала войны попал в тюрьму, поэтому его не было вместе с семьёй и он не принимал участия в боях. Как выразился сам узник нацизма, его отца посадили «за слишком длинный язык». Он выступил на сельском собрании, возмутившись аресту одного из членов областной тройки НКВД.

«Они друзья-товарищи были, вместе карали „врагов народа“. А тут оказалось, что и среди них враг был. Ну мой отец выступил на сельском собрании — как это так, они водку вместе пили, рыбачили, друзья были и врага у себя под носом проглядели».

После этого выступления за отцом Бориса Антоновича пришли представители власти. Произошло это уже на следующее утро. Приговором суда Антон Горновский получил 10 лет заключения. Но его жене, благодаря дальнему родственнику, работавшему в республиканском управлении НКВД, позднее удалось добиться сокращения срока для супруга до 5 лет.

Как признаётся Борис Антонович, если бы не старания его матери и не определённые связи в органах, то его отец умер бы от голода или тяжёлого труда в заключении, потому что он постоянно вспоминал, что во время войны их почти не кормили.

Когда Красная армия начала гнать нацистов обратно на запад, отступающие немцы увезли жителей Крынок с собой. К станции подогнали 5 грузовых вагонов, загнали туда всех людей и повезли их на Запад. Сперва нацисты пригнали пленных в Прибалтику, но там они не задержались и очень быстро немцы перегнали семью Бориса под город Нюрнберг, где позднее международное сообщество будет судить верхушку Третьего Рейха.

«Там нас загнали в какие-то бараки и мы снова занимались железной дорогой. Мать стала путевым рабочим, а мы с братом помогали ей по мере сил. Всем этим управлял немец-мастер, но уже другой, не тот что был в Крынках. Помню ещё, что рядом была бумажная фабрика, немцы нас использовали там как „подай-принеси“, заставляя помогать им».

Освобождение из оккупации пришло внезапно, но Борис Антонович хорошо запомнил этот момент. Ночью он проснулся в бараке от разговоров на улице и вышел посмотреть, что случилось. Там он увидел женщину, которая по-русски разговаривала с двумя мужчинами, одетыми в военную форму. Как оказалось, это были советские разведчики. А уже утром к их бараку подошли солдаты РККА.

Домой, на Восток, Борис снова ехал на грузовом поезде, только теперь вагоны были забиты ещё и гигантскими рулонами бумаги, которые советские солдаты вынесли с бумажного завода. Так, в окружении этих трофеев, Борис, его мать и старший брат приехали в Витебск.

«Оттуда мы пригородным поездом хотели доехать до Крынок, но на него нужны билеты. А как мы их купим? У нас денег-то нет вообще, мы из оккупации. Ну, мама с начальством станции поговорила и нас пустили просто так, раз мы из немецкого плена».

А уже после войны Борис снова увидел своего отца, который вышел из тюрьмы ещё в 1942 году. Он приехал в Крынки под видом служебной командировки и забрал всю семью с собой, в Нижегородскую (в то время Горьковскую) область. В послевоенные годы Борис Антонович старался не распространяться о том, что он находился в немецком плену.

Сегодня бывший узник нацизма живёт в закрытом городе Озёрске, Челябинской области, и каждое 9 мая он получает поздравления от властей. Правда, как признался Борис Антонович, он их не читает из-за проблем со зрением.