На днях в Екатеринбурге побывали трое обаятельных «примадонн» отечественной сцены: Дмитрий Дюжев, Юрий Чурсин (многим известен по фильму «Изображая жертву») и Игорь Верник. Точнее, в спектакле «Примадонны» сердцеед Верник играет пастора. А Дюжев с Чурсиным — неудачников-актеров, переодевающихся женщинами, чтобы достичь цели. О спектакле и не только — читайте ниже.

— Дмитрий, вы все чаще играете комедийные роли, это случайно или целенаправленно?

Дюжев: — Во-первых, не все картины выходят в прокат. Во-вторых, не все, наверное, картины вы успеваете видеть. Я специально стараюсь, чтобы ленты были разных жанров, стилистик, герои — разных типажей и т. д. Но если вы чаще видели меня в комедиях, я не против. Очень люблю комедию, очень благодарен коллегам и театру, что мне дали играть в спектакле «Примадонны» режиссера Евгения Писарева.

Даже с актерской точки зрения я получаю здесь новые навыки. Комедия она всегда с нами. Плохая трагедия, в которой нет комедии.

И в нашем спектакле есть мысли и сцены, где легко, ненавязчиво мы что-то про себя понимаем. Недаром зритель после спектакля выходит такой благодарный, аплодирует без конца. Все это происходит на грани комедии и тех высоких мыслей, которые преследуют нас всю жизнь.

— Куда вы поставили недавно врученную награду МTV?
— Стоит на холодильнике.

— На ваш взгляд, какому из артистов мужчин гениальнее всего удавалось перевоплощаться в женщин?

Чурсин: — Да они все, по-моему, молодцы. Всем удавалось. Каждый это делал по-своему, мы у них учимся у каждого. История с переодеванием и комедией положений старая сама по себе.
Дюжев: — Приводить в пример Дастина Хоффмана или Калягина — да, мы, конечно, знаем их. И, наверное, где-то это нам даже мешает — что мы их знаем и любим.

Гениально перевоплощаются в женщин трансвеститы. Есть сейчас в Москве очень популярная шоу-группа. Может быть, работает то, что мы не знаем, какие они до этого, и воспринимаем их по-настоящему, абсолютно женственными, красивыми, нежными или — строгими, строптивыми женщинами.

Чурсин: — Маврикиевна и Никитишна, вы знаете, два прекрасных образа, сейчас их только повторяют. Причем они делали женщин потрясающе, настолько интеллигентно, «вкусно», здорово!

— Лучше чем новые русские бабки?

Чурсин: — А кто это?

Верник: — Они, наверное, просто еще не приходили к нам в театр, мы не познакомились еще.

— Случились ли у вас какие-то открытия, когда вы впервые облачились в женское платье?

Дюжев: — Да, когда мы только пришли на первую репетицию, это, конечно, был смех, смех и смех. Даже тот факт, что мы друг друга увидели в платьях, на каблуках и женских париках, — уже смешно. Но просмеялись, и началась работа. Открытие в том, что нужно понять логику женского мышления — почему твой персонаж думает так, а не иначе. Почему так говорит. И сначала по этому вопросу была полная ясность. Но постепенно мы пришли к тому, что мы про женщин совершенно ничего не понимаем.

Чурсин: — У мальчиков все довольно просто — что говорят, то и имеют в виду. А у девочек так редко получается, они частенько говорят одно, а имеют в виду совершенно другое, часто противоположное.

— Значит ли это, что вы стали чуточку лучше понимать женщин?

— Безусловно!

— Читала, что именно вас выбрали на роли, потому что вы подходите под определение «мачо», т. е. именно таких мужчин искали. Вы как относитесь к этому понятию?

Чурсин: — наши герои по определению должны были быть артистами-неудачниками, а вовсе не мачо. А про мачо, наверное, критики написали. Не иначе, чтобы ярче оттенить женские образы по отношению к мужским.

— Игорь, а ваш пастор чем-то отличается от пастора, которого играл Анатолий Белый?

Верник: — Да, принципиально! Мой пастырь принципиально другой человек. Во-первых, я привнес в роль юмор. (все смеются). Что касается внешних проявлений, мне показалось, что в пасторе, который весь черный и очень графичен, что-то должно выделяться. Поэтому я придумал, что у него такой палец (показывает обмотанный средний палец), немного странный. И мне это так понравилось, что я и в жизни стал так ходить. Если серьезно, я сегодня на подходе к Екатеринбургу сломал палец.

Конечно, я ввелся в спектакль позже, и когда ты входишь в рисунок предыдущего актера, у тебя уже не так много простора, чтобы придумать что-то свое. Но мы репетировали с Наташей наши сцены, и все же какие-то вещи я сделал по-своему. Но ничего женского в этот образ я не привнес. Хотя я слушаю вас, и вспоминаю, как много лет назад, когда ребята еще не работали во МХАТе, а я уже работал, я играл там две женские роли. Одна — в спектакле «Портрет» по Мрожеку. Там со мной играли Лена Проклова и покойная Лена Майорова. И тоже я там переодевался, долгое время был женщиной-психиатром. Научился походке. А сейчас я играю Гомерилью в спектакле «Король Лир».

Дюжев: — Таким образом, в спектакле бывают три разных пастора. Но с юмором, конечно, только Игорь!

— Различается ли реакция публики на спектакль — в Москве, Сочи

Верник: — В Сочи всегда теплее прием, даже жарче.

Дюжев: — Конечно, каждый регион очень отличается и по культуре, и по восприятию. Это естественно. Конечно, человек, который вырос в жарких условиях, уже генетически вспыльчив, его организм всегда открыт к воздуху, прохладе, лету. Или наоборот. Конечно, в каждом городе очень разная реакция. Конечно, есть смеховые точки, рассчитанные, что называется, на всех, и на эти гэги народ реагирует. Но в каждом городе свое прочтение, свое понимание.

Даже реакции на то, что мы женщины — совершенно разная. Где-то воспринимается «на хаха». А есть места, с другим менталитетом, где над переодетыми в женщин мужчинами даже и смеяться неловко. Вообще, — вы чего, мужики, это же стыдно! В Ростове спектакль шел очень тяжело именно поэтому.

В Ханты-Мансийске на первом спектакле почему-то из зала реплика была — «Да вы чо?!». Видимо, оскорбительно показалось для местного контингента.

Чурсин: — Иногда в Москве принимают так тепло, что можно приехать после гастролей и получить огромный позитивный заряд в Москве. А иногда наоборот, после невероятного подъема и радости в каком-нибудь прекрасном городе нашей страны, приезжаешь, и получаешь в Москве холодный, отстраненный прием. Спектакль же это живой организм, и у него тоже бывает плохое настроение, бывает хорошее. Даже от погоды зависит!

— Случаются ли экстремальные ситуации, когда что-то идет не так?

Дюжев: — У нас однажды что-то произошло с фонограммой. На определенной реплике должна включиться музыка, и мы пускаемся в пляс. И вот когда настал этот момент, мы уже практически начали делать движение в воздухе, и поняли, что музыки нет. Пришлось танцевать про звуки собственного голоса, т. е. напевать самим.

Верник: — Вообще, у нас с Толей Белым есть одна проблема. Там есть забор, и в нем сделана маленькая дырочка. В запале, уходя, я должен ударить по забору, и он падает. Толя всегда сшибал забор. А мне всегда удавалось войти в дырочку. Но однажды получилось так, что забор сам уронил меня.

Не знаю, как буду нынче обыгрывать сломанный палец. Может быть, обмотать все остальные, чтобы зритель не заметил? Можно еще нос обмотать, я еще подумаю

— Что характерно, не так давно Федор Бондарчук приезжал сюда со сломанной рукой.

Верник: — Я дружу с Федей с детства. И каждый раз переживаю, когда он ломает руку, ногу или голову. Но про голову, конечно, меньше знают, только самые близкие+ Да, такие столкновения с дверью влияют на мое физическое состояние и мой внутренний мир.)

— А вообще, импровизация допускается в спектакле?

Верник: — Конечно, особенно когда режиссер не приехал! А вообще, мы в Москве только что выпустили спектакль «Пиквикский клуб», его тоже поставил Женя Писарев. Официальная премьера — через несколько дней, и вот Женя сказал замечательные слова: «Все режиссеры, в сущности, ставят два спектакля: один — про то, что все очень непросто, другой — про то, как все замечательно. И конечно каждый режиссер мечтает поставить спектакль про то, как все непросто. Но зритель, который приходит в зрительный зал, отлично знает, что все ооочень непросто. И на два-три часа он хочет забыть об этом, и почувствовать, как все замечательно!»

И вот спектакль «Примадонны» как раз про то, как все замечательно и потрясающе. Здесь нет тех житейских, бытовых, философских проблем, с которыми мы сталкиваемся каждый день. Это просто счастливое состояние духа, так же, как «Пиквикский клуб», момент большого Праздника. И для актеров, играющих спектакль, и для зрителей, которые на пару часов могут забыть все, что оставили за этими стенами.

— Что для вас, артистов, два дня в чужом городе, приключение? Или вы рветесь домой?

Верник: — Это удовольствие, я думаю. Новый город, новые люди, впечатления, эмоции. Я успел посмотреть только фантастический номер в гостинице пока, а еще изучить весь аэропорт.

— И все же на кого-то ориентировались, играя женщин?

Дюжев: — Если речь идет про образ, то у меня есть девушка, на которую я ориентируюсь. Она даже внешне на меня похожа: такого же роста, примерно такого же телосложения. Но признаться, что я играю ее — нет. Это собирательный образ. Хотя изначально я ее, безусловно, в чем-то копировал. Она знает, называет меня своим братом, я ее — сестрой.

Чурсин: — А я воспитываю девушку в себе. У меня нет никакого образа перед глазами.

Дюжев: — Видите, мы играем в двух разных театральных школах.

Чурсин: — 745-ая?

Дюжев: — Юра играет по системе Станиславского — если б он сам стал когда-то женщиной. Я играю по чеховской школе: беру маску, в нужный момент ее надеваю. Потом снимаю. У Юры эта маска, эта женщина внутри.