Стас Словиковский: Смотреть старое кино это очень круто!..
А может, это я такой грустный внутри…

Краткая справка:
1998 г. — создатель и директор киноклуба «Посторонним В.».
2000 г. — главный редактор и основатель журнала «Стольник».
2001 г. — главный редактор журнала «Ю».
2002 г. — зам. главного редактора газеты «Наша газета» (г. Киев).
2002 г. — директор РА «Ю».
2003 г. — директор ночного развлекательного клуба PV (г. Березовский).
2005 г. — директор и владелец «Киноклуба» (в здании Свердловской киностудии).
2006 г. — зам. директора кинотеатра «Салют».
С сентября 2006 г. — директор кинотеатра «Совкино».


— Скажи, с чего вдруг ты начал так сильно интересоваться кино, скрупулезно вникать во все детали?

— Достаточно случайно, потому что по образованию я физик. А вот как раз моя сестра является неким корневым разветвителем, потому что сама она, учась на физическом факультете, умудрилась поступить еще и на искусствоведение. Соответственно, я попадал на какие-то искусствоведческие сейшны, на лекции по кино в Университете. И два-три попадания на подобные мероприятия зацепили меня до такой степени, что я стал увлекаться кино. Просто посмотрев несколько хороших работ.

Классический пример влюбления в кино — фильм «Восемь с половиной» Феллини, который шел в то время в ДК Автомобилистов. Очень поспособствовал также просмотренный на старом видеомагнитофоне, в черно-белом изображении (что для фильмов этого режиссера вообще противоестественно), фильм английского авангардиста Питера Гринуэя «Зэд два нуля». Мы страшно этим делом увлеклись.
Тогда ничего не показывали, ничего не продавали. Сейчас я смотрю на все, что происходит, и очень рад за людей, в принципе все доступно, все возможно. Тогда любить кино было забавой, некой элитарной прерогативой, ибо достать хорошее кино было непросто. Можно было взять фильмы у коллекционеров, людей, связанных с телевидением. В 1997 году еще ничего не продавалось в магазинах вообще. Достать Феллини было героизмом. Началом коллекции были авангардисты — третья, двадцатая копия. На одной кассете помещалось четыре фильма, в основном записывали с телевизора — раз в неделю по НТВ показывали в пол-третьего ночи какой-нибудь классический фильм. Обязательно с рекламой. Надо было сидеть, вырезать рекламу. Эти кассеты, с телевизионной мурашкой, до сих пор сохранились у меня дома. Так все начиналось. С четвертого канала Андрей Тельминов принес мне фильм автора «Деликатесов» и «Амели» Жан Пьера Каро «Город потерянных детей». С трудом можно было отличить лицо героя от фона, но было счастьем обладать такой копией. Буквально через год-два захотелось все это кому-то показывать. Я сам тогда еще немного понимал, знал с десяток режиссеров, мало видел. Скорее, я сам был влюблен в кино, но не более того. Хотелось что-то делать, чтобы вокруг была определенная среда, когда люди что-то смотрят, что-то приносят. Это удалось сразу же.

Буквально на первом же показе подошло несколько коллекционеров, у которых кассет было в 40 раз больше, чем у меня. Начался обмен, творческая деятельность, которая ускорила мое врастание в кино. Ну, а начало было положено Михаилом Мугинштейном, музыковедом, который вел клуб-оперу в Музее молодежи у Быкодорова. Визуальное образование я получил там, ибо показывали так называемые кинооперы — снятые известными кинорежиссерами кинопостановки с прекрасной картинкой, режиссурой. Любовь к этому мне привили именно там. Потом на эту почву легли несколько смыслообразующих фильмов, с того времени я страшно увлечен кинематографом.


— Ты можешь проследить, как изменились твои личные пристрастия с того момента, как ты увлекся кинематографом и до настоящего времени?

— Отчасти изменились. А отчасти вернулись к предыдущим. Поначалу был дикий голод, хотелось посмотреть просто как можно больше, нравилось все хорошее. Помню, что смотрел в день очень помногу. Покупал в какой-нибудь Горбушке или дожидался фильма, который показывали ночью. Поначалу это была классика: Феллини, Антониони, Бергман, Висконти, Фассбиндер. Тут подключились Гринуэй, Дерек Джармен и прочие персоналии. Потом стал увлекаться современным кинематографом. Скажем так, не изменилось главное: тогда и сейчас мне нравилось визуальное кино — не обязательно яркое. «Восемь с половиной» ведь не отличается непосредственно яркой картинкой, но если внимательно посмотреть, камера там выделывает очень интересные выкрутасы, уникально само кадрирование, такое визуальное кино. Вот российское кино в свое время было популярно драматургическое — все, что снимал Марк Захаров (барон Мюнгхаузен), все, что снимал Рязанов. На самом деле хорошие фильмы, но они ближе к театру. Т. е. постановка 12-ти стульев с Мироновым — театральная постановка: блестящая игра актеров, монологи, все эти фишечки. Но работы с кадром, с камерой, как у Феллини, там нет. И вот тут я согласен с Питером Гринуэем в том, что кино умерло, так и не родившись. Сначала оно начало зарождаться и тут же попало под влияние театра, потом под влияние литературы, особенно в российском кинематографе — вспомните «Пьесу для механического пианино» — понятно же, что ее надо читать! Некая движущаяся картинка присутствует только в фильмах Дзиги Вертова, Эйзенштейна. К сожалению, это не развилось как отдельный вид искусства.

И вот меня всегда интересовало визуальное кино, а с точки зрения режиссеров — сначала была классика, потом авангард, а потом я понял, что классика все-таки лучше. На сегодняшний момент опять черно-белое кино 30-60- годов мне кажется самым гениальным. Т. е. Орсон Уэллс, один из старейших режиссеров, тот же Эйзенштейн. Вообще, фильмы не самых, может быть, известных режиссеров, но с известными актерами 40-х-50-х годов. Вот гениальное кино — «Касабланка». Сейчас подобные фильмы кажутся мне в 50 раз лучше, чем-то, что нынче снимают.


— Расскажи про журнал «Стольник» Почему ты его бросил?

— Я люблю журналы. Меня история закидывала в разные области деятельности, и журнальная была одной из самых приятных. У меня в это время был Киноклуб, но это не занимало столько времени, сколько сейчас занимают «Салют» и «Совкино». Это все равно было увлечение, не работа. А журналы тогда тоже страшно меня увлекли. Мы издавали журнал «Арт-Виват». Искали для него спонсоров, и наша девушка случайно забрела в магазин «Бабушкин комод», где и познакомилась с Гавриловским, ныне владельцем «Антея», страшно известным бизнесменом. Соответственно, он сказал: Да зачем вам журнал про искусство, давайте издавать журнал про мебель! И так как он был состоятельный человек, то увлек нас этой идеей.

Из нынешних журналов тогда издавался только «Я покупаю», причем на дурацкой бумаге отвратительного качества, выглядел как последний оборвыш. Но по тому времени это был лучший глянцевый журнал. Мы были вторые, но хотелось их переплюнуть. Однако, издавать журнал о мебели не хотелось, и мы убедили Гавриловского издавать журнал для богатых людей. Поскольку ему все равно хотелось журнал с мебельным уклоном, мы принесли ему около сотни названий, и вот журнал стал «Стольником». Его отпечатали на хорошей бумаге в лучшей типографии страны «Алмаз-трест». Тогда только там печатали Космополитен и прочие главные журналы. Я поехал в Москву, договорился, сделал номер. Почему я хорошо отношусь к этой истории, потому что приятно, когда дело, которое ты зачал, продолжает жить и процветать. У него уже другой хозяин, сменилась куча редакций. Мы поссорились, осталась куча взаимных претензий, но я ни о чем не жалею. После этого был журнал «Ю», тоже почивший в бозе. Хотя именно этот журнал по случайности держали в руках и листали гламурные персонажи модного фильма «Похитители книг» на 23 минуте фильма. Мы ничуть не проплачивали эти кадры. Считаю это комплиментом журналу.
Кстати, тот первый номер распространился в Москве и понравился многим. Потом был сверстан второй номер, и когда файлы были уже готовы для печати, все не состоялось. После этого я решил, что с журналами довольно.

В отношении журналов у меня вообще пессимизм. Считаю, что хорошие журналы это чисто интеллектуальный продукт, который очень тяжело продать. Сейчас легче продать развлекательное, и мы сейчас пошли именно в эту сторону. У нас есть клуб «ПВ», куда люди готовы приходить и вкладывать деньги. Люди готовы оставить деньги вечером за интересное выступление, джазовый концерт, но оставить деньги за красиво отпечатанный журнал люди не готовы. Ни покупатели, ни рекламодатели. И я не вижу в России ни одного достойного журнала. Есть хорошие импортные — Эсквайр, например. А российского производства, не рекламные — таких нет. И зачем браться за задачу, которая нереализуема в данный момент? Лучше либо подождать, либо «забить» на это, что я и сделал.


— Что значит Лоранж?

— Первое название кинотеатра «Совкино» — Леоранж — «оранжевое». Это один из вариантов названия кинотеатра «Совкино». Мы еще зовем его залом элитарного фильма «Оффкино». Они будут объединены с Салютом, но у каждого будет своя политика, своя аудитория, хотя административно эти кинотеатры обслуживает одна команда. Сейчас в ближайший год, пока происходят всевозможные пертурбации, поиск инвесторов, есть решение повременить с запуском большого зала Совкино, оставив функционировать только малый зал, сделав его артхаусным. Потом кинотеатр будет иметь два-три зала, как в Салюте, показывать коммерческое кино, потому что артхаус это больше имиджевые дела, заработать на этом невозможно. Сейчас Совкино существует в режиме артхаусного зала плюс большой концертной площадки на место бывшего зала. Это переходный период. Мы возим туда группы — «Аукцыон», «Текила Джаз». Скоро будут играть «Крематорий», «Запрещенные барабанщики». Это собирает полные залы, благодаря чему мы и можем продолжать ремонт абсолютно запущенного и «убитого» здания, где протекает каждая батарея и сломано все, что только можно сломать. Артхаус не приносит денег. Их хватает лишь на оплату работы контролеров, кассиров, прочих служащих. Фактически зал на самоокупаемости. В России нельзя заработать на таком продукте.


А что с прежним директором «Салюта» Николаем Владычкиным?

— Николай Владычкин ушел на пенсию. Подробностей я не знаю, пришел позже. Меня позвал новый директор «Салюта» Сергей Федяков.


— Назови пять фильмов, которые, на твой взгляд, каждый культурный человек просто обязан посмотреть?

— Феллини «Восемь с половиной». А вообще, это тяжелый вопрос. Нужно смотреть классику. Все современные фильмы уже будут парафразами, отсылами. Надо смотреть то, с чего начиналось кино, что имеет к нему прямое отношение. Это если надо изучить кино. А можно, конечно, ходить в кино исключительно развлекаться и жрать поп-корн. Или смотреть кино, чтобы бояться. Можно смотреть кино, изучая жизнь. Тоже очень забавная штука. Можно смотреть коммерческое кино. Там все виды искусства совмещены: костюмы, дизайн. Можно и не путешествовать никуда, а смотреть фильмы и представлять, что происходит вокруг, вплоть до тенденций в моде. А если именно сказать: я хочу изучить живопись, или — в данном случае — изучить кино — значит смотреть именно знаковые фильмы разных лет. В пятерку вряд ли уложимся. Эйзенштейн, Феллини, Орсон Уэллс, Дзига Вертов, т. е. те, кто сделал кино. Потом смотреть тех, кто его продолжил: Годар, Антониони, Фассбиндер. И затем тех, кто его прикончил окончательно: Гринуэй, Джармен и Вонг Кар Вай.


— Ты это так называешь? Прикончили?

— Ну не прикончили, но куда дальше идти? Многие объявили, что кинематограф умер. В частности, Гринуэй — кинематограф умер, — сказал он, — а я с трупами отношений не имею. И ушел куда-то в медиа-искусство. Делает нечто вроде инсталляций, медиавыставок. Экспериментаторов я не вижу, вижу постоянные парафразы. Есть масса отличных режиссеров, которые снимают прекрасное кино, но оно уже не является революцией. Т. е. вот это начало кинематографа, потом французская волна, когда бунтари типа Годара его полностью поменяли, потом всплеск типа Питера Гринуэя, и что сейчас? Сейчас я не вижу таких знаковых имен. Есть просто очень крепкие, хорошие режиссеры. Но сверхразвития нет. Поэтому смотрите классику. Там лучшие фильмы. Как-то бы людям объяснить, что смотреть старое кино это очень круто! Никто не понимает. Это же эстетский продукт. Это значит нужно поменять цель.

Люди же ходят в кино, чтобы развлечься, а значит, картинка должна быть яркой, сочной… Я вот замечал, что даже люди, которые готовы воспринимать артхаус, хотят, чтобы он был чуточку побыстрее. Поэтому фильмы типа Аки Каурисмяки уже не идут. Ну никак. А они вообще идут только за счет медленности ритма! В этом же все! То же — с другими фильмами. Вот камера медленно, несколько минут показывает в профиль Хамфри Богарта, и все! Больше уже ничего не надо для счастья…

Наш человек воспитан на другом. Его еще надо приучить, долго показывать. У меня любовь к этим фильмам сейчас только достигла пика! Только понял, что вот оно, истинное наслаждение, живящие истоки! Поэтому надо балансировать на грани между тем, что хочется, и тем, что можется, а значит, оборачивать продукт, который хочется, в более простую упаковку, а на самом деле он внутри посложнее, чем люди думают. И они его уже сожрали, и уже оказались «заражены» этим вирусом более сложного. И уже через месяц можно «продавать» им что-то более сложное. Вот так я и живу.


— Так тебя бесполезно спрашивать, поразил ли тебя в последнее время какой-нибудь фильм?

— Наоборот, хороших фильмов очень много. Последние два фильма, которые я запомнил, это наши, российские. Я же никогда раньше не работал в кинотеатрах и не имел возможности смотреть столько именно коммерческих фильмов. Или российского кинематографа. И я убедился, что в России снимается очень хорошее кино! Вот фильм «Свободное плавание» Бориса Хлебникова — офигительный! Это очень хорошее кино, это наш новый Джармуш, я просто горд за Россию. И буквально несколько дней назад на кинорынке я смотрел фильм «На юг» французского режиссера, совсем нераскрученного. Причем сама корпорация «Кино без границ» на нем внимание совершенно не акцентировала, мол, его просто любит Клебанов, это президент этой ассоциации… Но я посмотрел и был в восторге, хотя кино очень грустное.

Вообще, большинство артхаусного кино очень грустное. Большинство фильмов — выходишь из зала и хочется умереть. Этим артхаус плох, и поэтому люди его не любят. Никто не хочет грустить. Чтобы артхаус снимался веселым, это очень редкие фильмы. Ну, скажем, «Амели». Вот вам веселый артхаус. Нетрадиционный. Они же исследуют разложенческие мотивы. Тот же Питер Гринуэй: власть, деньги, секс, влияние их на людей. Все это хорошо, но людям ни развлечься, ни отдохнуть. Фильм «На юг» на самом деле милая история об одиночестве, имитации жизни и обо всем остальном. Это может быть не всем понятно, половина зала не очень грустила, а мне что-то стало очень грустно.


— В соответствии с режиссерским замыслом?

— Видимо, да. Я надеюсь, что понял, что режиссер хотел сказать. Каждый понимает по-своему. Хотя я считаю, что когда мы смотрим фильмы, мы смотрим внутрь себя. А не на то, что хотел сказать режиссер. Один и тот же фильм вызывает в людях совершенно разные эмоции. Потому что мы смотрим внутрь себя, и те проблемы, которые запрятаны где-то глубоко в подсознании, — если фильм хороший, — он в нас открывает, и мы начинаем видеть то, что глубоко внутри нас. А может, это я такой грустный внутри…