Едва завидев ее на крыльце, я сбежал вниз по лестнице, и загородил ей дорогу. -Мой рабочий день кончился, я подвезу тебя - сказал я.
Она сьежилась, и поглядела по сторонам, словно боясь что нас услышат. Потом подняла глаза на меня.
-Ненадо... Не стоит осложнять наших отношений. - И пошла. Пошла мимо меня, видимо к себе домой-к своему вечно пьяному мужу, шурша кленовыми желтыми листьями,и постепенно исчезая темной стрункой за оранжевым кольцом аллеи. Она перешагивала через костерки листьев, разложеные вдоль дорожки,поминутно вступая в глубокие лужи,и пачкая маленькие замшевые ботинки. Шаг. Вот еще один. И так все дальше и дальше. Она уходила так, как уходят навсегда, а я не пытался догнать или окликнуть ее. Когда женщина решает уйти ее нельзя удерживать. Поэтому я стоял и молча смотрел ей вслед. А она уходила в кадмиево-желтую осень.

Поздно вечером, когда я закрыв свою машину,направился к парадной, дорогу мне загородил неизвестно откуда выскочивший человек. На его изрядно отекшем и небритом лице была написана истерическая решимость. Одной рукой он толкнул меня в грудь, и когда я отшатнулся от него, он выхватил из под полы своего пальто обрез, изготовленный из охотничьей двустволки.Время словно остановилось. Мы оба застыли посреди сумеречной осенней улицы,по которой западный ветер носил обрывки газет, глядя как завороженные друг другу в глаза.Опустелый город молчал, выжидая развязки нашей истории.

...В окно стучала золотая ветка клена. На фоне ярко-синего неба, она казалась еще более желтой и сияющей.Ирина сидела отвернувшись от меня, лицом к зеркалу, и  сзади я мог наблюдать красивый прогиб ее узкой,мраморной спины, а в самом зеркале, отражалась она вся-ее округлые руки закинутые за голову и поправляющие рыжие, как лисья шуба волосы, кусочек ее  щеки, и поднявшиеся кверху, от движения рук розовые бутоны обеих грудей.
Она медленно собирала волосы, падавшие ей на шею,потом прихватывала их гребнем,и затем поворачивалась ко мне. По лицу ее бледному и утомленному, блуждала блаженная,и немного пьяная улыбка. В эти мгновения она казалась мне непревзойденно прекрасной.
А в окно все так же стучался завистливый клен. Дни шли за днями, и скоро уже,вместо клена в окно стала просится заснеженая веточка рябины, с черно-алыми, как мерзлая кровь ягодами,изрядно поклеванными голодными синичками.
 Каждое утро начиналось с нее. С тепла ее гибкого, непослушного тела, своенравных рук, медового аромата лисьих кос.
Свозь сон я ощущал как ее грудь скользит по моему телу, как губы ее прикасаются, и прихватывают кожу сосков-прием, заставлявший меня вздрагивать, открывать глаза и тянуться к ней. И снова и снова я чувствовал ее в своих руках-ее всю, упоительно выпуклые, женственные формы ее, ее-гладкую, без изъяна... Наши руки переплетались, от ее поцелуев, запечатавших мне губы, перехватывало дыхание, наши сердца, казалось сливались, и бились как одно, огромное, горячее сердце, переполненное хмелем и пеной любви...

Ее лицо склонилось надо мной, и ее волосы падали рыжим пламенем мне на глаза. Одной рукой она обвивала мою шею, другой пыталась откинуть назад этот непослушный, блестящий поток.
-Ты какого числа родился?
-Двадцать шестого апреля. Ты хочешь составить гороскоп?
-Значит, ты Георгин.-Она закинула голову назад, и затрясла волосами, смеясь беззвучно.
-Кто?
-Да Георгин. По цветочному гороскопу...А есть еще друидский. Ты знаешь, кто такие друиды?
Я промолчал.
-Не знаешь? Ай,как не стыдно! -И садясь около меня, на подушки, она рассказывала какие то невероятные истории про друидов, гороскопы и многое, многое... Мне оставалось лишь молча смотреть на нее,слушать ее низкий, красивый голос, сдедить за движениями пухлых губ.
-Знаешь, люди рожденные под Георгином, властолюбивые и страстные. Как ты.
-Разве я властолюбив? - спросил я недоуменно.
Она расхохоталась, упала на спину, и заболтала ногами, совсем как девчонка.
-Я например Мангуст!-они веселые, подвижные и впутываются в разные истории... Ну прямо как я... - тут ее глаза погрустнели и она замолчала прикусив губу. Видимо что то вспомнила.
.............................................................

В окно снова стучался клен. На этот раз ярко-зеленый, весенний. Похожий на шелк. Мы сидели за утренним чаем.
Она молчала. Молчание была невозможным для нее состоянием, но все же она молчала. Потом она потянулась к вазе, достав из нее алую, растрепаную, похожую на ее губы розу и принялась обрывать ее лепестки, зачем-то собирая их в кулак. Опять тянулось молчание, которое прерывало лишь погребальное тиканье часов.
Наконец она подняла глаза от розы. Ее глаза встретились с моими.
-Он опять запил. - это она проговорила бесцветно, тускло. Как некую данность, бороться с которой ей не по силам.
-Ну... Он домой вернулся?-спросил я.
Ее рука судорожно стиснула оборванные лепестки. Губы задрожали, но она что то подавила в себе и раздельно произнесла-
-Да. Он дома. -Она отвернулась к окну. Измятые и черные, будто пепел лепестки с силой полетели на скатерть.
-Дома, дома...Он приходит домой, каждый день пьяный и грязный, валиться на диван и бренчит на гитаре... Гнусавит что то про баб-сук, которых он бы лично давил... Боже мой... А если он действительно решиться?!
-Мне стало смешно. Четко представился ее муж, неудавшийся ветеринар, не способный ни на что, но обладавший редким талантом портить жизнь себе и другим, настолько слабохарактерный, что им до сих пор помыкала его собственная мать, Ирина свекруха.
-Да что он может! -сказал я. Ты вот что - разводись с ним, Ирина...Ты же знаешь, как я тебя люблю.
-Нет, что ты! Ты что забыл - а Танька как же!
-Ну и что! - стараясь быть невозмутимым, ответил я. Таня переедет с тобой ко мне, обеспечить я смогу вас обоих с лихвой.
-Ты хочешь, что бы я оставила дочку без отца! Нет, нет! Ей нужен отец, настоящий, родной! Черт с ним, что денег у нас мало, и ...все остальное... Но он же Тане родной!
Мне возразить было нечего. А она продолжала, убеждая больше саму себя, чем меня: -
-И потом... Если я уйду к тебе - он просто пропадет. Околеет как собака в канаве... Нельзя так... он же человек... Понимаешь?
Переубедить ее я был не в силах. С того дня мы умышленно старались больше не касаться этой темы.

....................................................
Все лето ее мучало чувство вины. С каждым днем она становилась все более нервной, раздражительной и часто без причины плакала. А потом наступило сегодняшнее утро. И она решилась. Решилась сама разрубить Гордиев узел. И ушла. Бросив на последок - "Не стоит осложнять наших отношений". Даже и не оглянулась. Словно и не было ничего.
........................................................

В мою грудь вглядывался обоими дулами, гуляющий по воздуху обрез. Иринин муж (а это был именно он) никак не мог прицелиться из за пьяной дрожи колен и рук. В его позе и взгляде было одновременно и ненависть, и страх, страх того, что я дам ему отпор.
Меня взяла злоба и... тоска.
Я шагнул к нему, и распахнул кожаную куртку на груди.
-Стреляй! - сказал я ему.
Он оглянулся по сторонам и попятился. Слышно было как стучали его зубы.
-Стреляй! повторил я. Сделай то, за чем пришел.
-
Он отскочил и вскинул руку. Неуверенно хлопнул выстрел. Затем второй.Обе пули просвистели в воздухе, но попали в чей то автомобиль, и он залился обиженным визгом. Из окон начали высовываться жильцы, угрожая вызвать милицию. Где то завопила женщина, и ей вторил ребенок. Ветеринар сделал шаг ко мне, замахиваясь прикладом обреза, но потм остановился и уронил оружие на землю. Его лицо исказилось, он затрясся, и на полусогнутых ногах добрался до скамейки где сел, содрогаясь от жутких, похожих на конвульсии рыданий. Смотреть на него было страшно, я повернулся вошел в дом.
По лестнице я поднялся к себе в квартиру. В ее непривычной пустоте, тоскливо белела наша с Ириной распахнутая, широкая кровать, словно ожидая чего то нового. На столе, усыпанном поченневшими лепесками роз поблескивал разбитый кем-то бокал.

"Любовная лодка
Разбилась о быт"...
Я лег на диван, и закурил, не в силах оторвать взгляда от окна за которым неистово каркали вороны и сигналил подстреленый автомобиль.