- Доброе утро, Телье! С первым снегом вас!, - Оба идут по крытой терассе и обнимаются, хлопают друг друга по плечам. А виделись они последний раз только час назад...

...Меня всегда удивляло, что люди, совсем не близкие друг другу, но вынужденные к сосуществованию в рамках своей работы, при каждой встрече стремятся обняться, поцеловаться, потрогать друг друга, ощутить некоторую близость. Дело вовсе не в том, что они дороги друг другу. Это некоторая атавистическая способность - соприкосновение, обнюхивание, стремление к тому, чтобы в коллективе все одинаково пахли, и знали этот запах. За этим неизменно следует драгоценное чувство сплоченности, а значит защищенности. "Мы с тобой одной крови"...

Вот и ушли. А я смотрю им вслед. Сегодня среда, температура около ноля градусов - совсем зимняя. Часом позже я стою на дюнах и наблюдаю, как падает тот самый первый снег, с которым Кош-Али поздравлял Телье. Он сырой, мокрый и падает прямо в море. Море сегодня какое-то обиженное. Серое взъерошеное и брезгливо плюет на камни пляжа короткими белыми завитками. Здесь - не сезон. Где-то вдалеке у кафе дружно выпивают, галдят и обнимаются Телье и Кош-Али. Они разные, но они - стая. Телье-француз, Кош-Али-турок, но поскольку они говорят по-английски, это делает их беседы понятными мне, а их - друг другу. Язык - тоже мощное орудие сближения.

Снова гостиница. Холл, в котором собираются, говорят, пьют... Кажется, самое скучное место. Я сижу за отдельным столиком, делаю вид, что уткнулся в журнал, а сам искоса слежу за людьми. У них порой можно наблюдать мгновенную смену эмоций на лицах. Вот, женщина. Вначале она хохотала, потом опрокинула чашку и почему-то плачет. Соседка оглядывается на нее через плечо с презрением. Мужчина смотрит в пустоту, мимо супруги, что-то пламенно объясняющей ему...

Когда идешь в такие места, как холл гостиницы, надо всегда брать с собой газету. Это вроде щита. Когда ты зарываешься в нее, то соседи уже не смеют подойти к тебе и пытаться завязать знакомство или нелепый разговор о температуре воды и погоде. Ты сразу выглядишь важным и занятым, поэтому скучающие со вздохом проходят мимо и пристают к официанту, или заводят перебранку друг с другом.

Как-то все вокруг быстро, смято... В середине дня звонит жена и с слезами жалуется на сына, который привел девушку и собирается жениться. И это на втором курсе! Пытаюсь ее успокоить, поругав сына - мол вот де болван какой вырос! На что получаю язвительный ответ - "А ты себя помнишь? Он весь в тебя! " Я парирую - "Но я то в те годы не был таким маменькиным сынком!" Жена в долгу не остается -" А чьим же ты был?!"

На такой ноте наш приятный диалог заканчивается. Я бросаю трубку, подхожу к окну. За огромными стеклами пляж, ряды кабинок для раздевания, песок, покоричневевший от сырости. Снег кружится, лепит свои хлопья на крышах кабинок, прикрывая море белой сеткой...

Пытаюсь сесть за стол и продолжить сценарий. Сажусь, зажигаю лампу. Становится уютней. Надо прописывать диалог героя и героини (причем любовное объяснение). Только я прикасаюсь к клавишам пишущей машинки, на ум сразу всплывает голос жены из телефонной трубки. Сразу вслед за этим тянется череда других воспоминаний - наш роман с ней 24 года назад, наше взаимопонимание, которое закончилось сегодняшним телефонным разговором...

...У других жизнь интересна, поэтому они не стареют. Джек Лондон перепробовал в жизни все - поиски золота в Эльдорадо, соль моря, пар и грязь прачечной... И ему было, о чем писать... Он не постарел. Не постарел и Хэмингуэй, писавший до конца жизни так, что захватывает дух, когда читаешь... Скажут - сейчас другое время. Другие люди. Люди получившие все - удобную безопасную жизнь, скоростные самолеты и поезда, но вслед за этим утратившие что-то главное... Искру что ли.. Кратковременную вспышку, делающую ряды ровных строчек преобразованием мысли, чувств в графические знаки. Возможность дать читателю прочувствовать то, что чувствовал автор... А без этого... Так.. суета... Вселенская мышиная возня и творческое бесплодие.

Опять холл. От нечего делать чашками глотаю черный кофе. Люди продолжают ходить мимо и говорить, говорить без конца. И как им не надоест? В голову приходит теория - если рот человека не закрывается, то мозг выветривается и высыхает... Становиться сморщеным и твердым, как мумия...
Здесь кажется у всех одна и таже проблема - скорая мумификация мозга...

На горизонте появляется фигура Телье. Он слоняется кругами между столиков, на физиономии его написано огорчение и бессмысленость. Вот он потоптался около меня, и снова начинает кружить. Похож на пуделя, который отбился от хозяина и пытается разнюхать его следы...

Снова иду к морю. Сегодня поднялся ветер, поэтому приходится поднимать ворот пальто. Хожу у кромки воды, которой становится больше (прилив начинается) и она ленивым зеленым языком пробует на вкус мои ботинки. Надрывно вопят чайки. Откуда-то с востока поднимается вереницей и с криком тянется над морем струя птиц. Поднимаются выше и тонут в тумане.

Человек жив, пока его восприятие остро по отношению к миру. После утраты этого мы умираем. Не физически, духовно. Многие из нас давно мертвы, но не знают этого. Нет рядом никого, кто бы сказал человеку - "Ты давно умер"... Человек может сам это ощутить - это когда не заходится сердце при ожидании чего-то, когда нет чувства что то вот - красиво, прекрасно, а вон то-уродливо...
У меня когда-то тоже так было, давно. Потом все закончилось. Я умер в детстве.

Снег перестал падать. Вечереет. Горит лампа, я сижу под ней и пишу этот рассказ.