Владимир Владимирович приезжал к нам представлять свою книгу «Прощание с иллюзиями». Собственно, написана она была в 90-е и поначалу стала бестселлером в Америке. Но через 18 лет автор перевел ее, наконец, предоставив и российскому читателю возможность узнать о самых сокровенных своих мыслях, чувствах, событиях, участниками которых оказался, об утраченных иллюзиях. Понятно, что встреча с таким Мастером сама по себе огромная удача; а уж если удалось поговорить лично, с глазу на глаз, просто подарок.

 — Мужчина, вроде, беременным быть не может, — говорит Познер. — Но я был беременным своей книгой в течение двадцати с небольшим лет. Она в некоторой степени итог и не то, чтобы покаяние, но объяснение. Написана была почти случайно. Мой американский приятель Брайан Канн долго требовал, чтобы я написал книгу. Я сопротивлялся. Но в 1988-м году он приехал в Москву и стал ежедневно приходить ко мне с диктофоном, задавая вопросы. Я отвечал на все, кроме личных. Я был негостеприимным хозяином, за все это время не предложив ему даже чаю, о чем он написал потом в своем предисловии.

Писал я тяжело, мучительно, пытаясь разобраться в той вере, в основном, политической, которую я потерял. Вере в социализм, советский строй, все, что я так пламенно защищал много лет, будучи пропагандистом. Писал по-английски, поскольку не на русском начиналась моя жизнь. Прошло 18 лет, и вот в 2008-м я приступил к переводу. Понял, что за это время страшно много изменилось. Через полтора года решил добавить комментарии другим шрифтом, что и сделал.

— Чего касаются комментарии?

— Это мысли, возникшие у меня, когда я перечитывал книгу. Тогда я думал так, а сегодня думаю иначе. Сегодня у меня нет больше иллюзий, ручаюсь вам.

— Как считаете, с какими иллюзиями предстоит попрощаться россиянам после выборов президента?

— Я не могу говорить за всех россиян, вообще не люблю эту манеру. Думаю, у многих людей есть иллюзии по поводу того же господина Путина. Некоторые люди так и не избавляются от своих иллюзий, продолжают с ними жить. Неприятно признаваться себе, что ты заблуждался. Если посмотреть на результаты голосования на выборах в нынешнем году, явно прослеживается определенное разочарование. В Москве впервые Путин набрал 47 процентов. И вообще в больших городах, в том числе и Екатеринбурге, его популярность явно не такая, как в 2004-м.

— Что для вас третий срок Путина?

— Во многих странах лидер может находиться у власти сколько угодно. Во Франции, например, в Англии. Вспомните Маргарет Тетчер. Мне не нравится, как это произошло в России. После двух сроков сообщают, что президент предлагает проголосовать за такого-то, и из чувства доверия к президенту, народ за него голосует. Никто не знал, кто такой Медведев. Дальше возникает вопрос, что будет через четыре года. И оба они отвечают, что, мол, не знаем, думаем. Ближе к сроку. А потом 24 сентября прошлого года на голубом глазу нам говорят, что мы, мол, с самого начала решили, что В.В. вернется. Тут и возникает вопрос, а мы кто, быдло что ли? Нас не спрашивают. Да еще нам рассказывали сказки, что они думают четыре года. Ни мне, ни большинству людей это не понравилось.

Бесспорно, что Путина пока еще поддерживает большинство. Понятно, почему, и понятно, кто. По официальным данным, за Путина — люди старше 55-ти лет, без высшего образования, с низким достатком, женщины — видно, очень нравится. А также малые города и деревни. Против Путина так называемый средний класс — с высшим образованием, довольно обеспеченные, идущие вверх молодые и среднего возраста люди. Статистика показывает также, что никогда в своей истории россияне не жили так хорошо, как сейчас. Никогда еще не имели столько еды, денег, автомобилей, других материальных благ. А люди голосуют, прежде всего, своим карманом и желудком. Однако, как только человек что-то имеет и не думает о том, где ему завтра взять кусок хлеба, тут-то и возникает критика: не нравятся коррупция, суды и т. д. Взгляд меняется. Так рождается гражданское общество.

— В одном из интервью вы сказали, что до сих пор не чувствуете себя в этой стране дома. Значит ли это, что вы воспринимаете все, что происходит здесь, несколько отстраненно? Некоторые деятели любят сказать, мол, «Да, это не самая лучшая страна, но я отсюда не уеду». А что вы?

— Я ведь родился не в России, более того, приехал сюда почти в 19 лет, вполне сформировавшимся человеком.

Что такое дом вообще? Это не политическая система, не крупные вещи, это миллион мелочей: то, как люди общаются, ходят, улыбаются или не улыбаются, что едят. Внутри у тебя происходит отклик на это, или не происходит. В этом смысле я говорю, да, Россия это не мой дом. Но я не могу быть безразличным или отстраненным. Во-первых, это некрасиво. Во-вторых, я слишком долго здесь живу, я слишком общественно настроенный человек, много сделавший, пытаясь доказать, что СССР и система социализма — это движение вперед. До тех пор, пока не понял, что ошибался. Так что я далек от того, чтобы быть негативным по отношению к России, это совсем не моя тема.

И я всегда удивляюсь, когда встречаю русских людей, говорящих: «Ой, вы знаете, мы поехали в такое замечательное место, там нет русских!». Я смотрю на них и думаю, интересно, вы же тоже русские, о вас, наверное, так же говорят. Этот уровень пренебрежения к собственной стране сочетается с определенным национализмом и чувством превосходства с одной стороны, а с другой стороны, с уничижением.

— Русский язык меняется. Как вы оцениваете нынешнее его состояние?

— Я ведь совсем не знал русского, дома мы говорили только по-французски. Так вот, мне кажется, что русский язык необыкновенно красивый. Я очень люблю языки, нахожу в них удовольствие. Говорю на шести языках, на трех из них (английском, русском и французском) одинаково. И каждый язык меня пленит. То, что происходит сейчас с языками вообще, не только с русским, очень печально. Люди стали хуже говорить. Не знаю, что или кто в этом виноват. В какой-то степени, конечно, Интернет, потому что способ общения там ублюдочный: нет знаков препинания, сплошные сокращения, употребление американских слов на русском. Я долго думал, что значит «забанить»… Язык стал невыразительным, плоским, необъемным. Был такой — не могу сказать советский журналист, поскольку в СССР не было журналистики, а была пропаганда, — так вот, был такой прекрасный человек Александр Бовин. Он был послом СССР в Израиле, вернулся и дорабатывал в «Известиях». Помню, встретил его однажды в коридоре, грузного, с рыжей щетиной. — Здравствуйте, — говорю, Александр Евгеньевич, как себя чувствуете? Он так мрачно на меня посмотрел и сказал: «Как мамонт. Я вымираю». Он не понимал, как можно так писать и говорить. Люди разучились писать письма, эпистолярный жанр умер. Читая старые письма, поражаешься. Нет, я не склонен скулить по этому поводу, наверное, это называется «прогресс». Но жаль.

— В последнее время в стране буквально всплеск того, что называется «гражданским сознанием». Болотная, Сахарова и т. д. Однако все пошло по предполагаемому сценарию. Это ситуация неуспеха, или все не так уж плохо?

— Я не очень люблю говорить о том, что будет дальше, неблагодарное занятие. Протестное движение, на мой взгляд, вещь кардинальной важности, говорящая о глубоких изменениях, произошедших в обществе. Мы же понимаем, что под общим зонтом с названием «За честные выборы» скрывались совершенно другие вещи. Кто против честных выборов? А почему тогда был другой митинг, на Поклонной? Они что, против честных выборов? И что такое честные выборы, когда правильно считают? А равные возможности в использовании СМИ — это не часть честных выборов? А возможность регистрировать все партии или любому кандидату от зарегистрированной партии баллотироваться — это не относится к честным выборам? Это целый набор вещей. Люди, выступавшие за честные выборы, были против всего, что связывают с годами власти Путина: ограничения демократических возможностей, ограничения в области СМИ, рост коррупции, всесилия бюрократии.

Выборы завершены, следующие через пять лет. Естественно, митинговать стали меньше. Это не значит, что все кончилось. Посмотрим, что будет происходить в ближайшее время после избрания Путина, в какой степени он услышал, что происходит. Насколько он обратил внимание, что не очень-то популярен в больших городах. Если кто-нибудь думает, что он этого не понимает, это заблуждение. Прекрасно понимает. Путин прагматичный человек, не идеолог. И он будет исходить из этого. Кроме того, он хочет попасть в российскую историю. Не вляпаться, а попасть. Чтобы через 10 лет в школе учили, что вот президент Путин сделал то-то и то-то. А не просто сноска. Он думает об этом Это, наверняка, последний его срок, ему все же 60, он не будет баллотироваться в 66 лет. Какие шаги он предпримет, вот что важно и будет определять активность гражданского общества, а не выборы как таковые. То, что происходило, очень важно. Оно есть и никуда не денется.

— Что вы думаете о блогерах, сравнима ли сила их влияния с силой влияния журналистов?

— Как всегда, блогеры в России больше, чем блогеры. Хотя в Европе по развитию Интернета Россия вышла на 1-е место, в Америке Интернет все равно сильнее развит, чем здесь. Но спросите в США кого-нибудь, знает ли он хоть одного блогера? Да, люди ведут блоги, но что, это явление? А у нас это явление. Почему? Да потому что нет средств массовой информации, которые бы удовлетворяли потребности людей. Вот тут и возникает блогер. Навальный. Все они не журналисты, и часто пишут полный бред. Блогер это не профессия, но на безрыбье… Если бы власть не контролировала федеральные телеканалы, если бы ТВ работало как должны работать СМИ, роль блогеров была бы ничтожна. Все равно интересней смотреть профессионалов, большую картинку, живой эфир, когда никто, в том числе и тот, кто ведет репортаж, не знает, что будет дальше, через секунду. Убежден, что ситуация с блогерами такой будет не вечно. В конце концов, журналистика должна быть журналистикой. Но блоги — хорошая штука, демократическая.

— Можно ли ожидать, что тот же Навальный станет гостем вашей программы?

— Есть ряд людей, которых я не могу пригласить. Я не состою в штате первого канала, у меня нет там кабинета. Это осознанно, я не хочу ни на кого работать, чтобы кто-то мог вызвать меня на ковер. 1-й канал покупает программу «Познер» и, конечно, хочет знать, кто у меня будет. С самого начала мы с Эрнстом договорились, что, учитывая нашу управляемую демократию, я должен знать, кого нельзя. Он мне назвал этих людей. Я просил не добавлять более никого в этот список. Их немного, человек семь, включая Навального. Но он является ньюсмейкером, обращает на себя внимание публики, и мой зритель имеет право знать от Навального лично, что он думает. Естественно, здесь он не сможет «вещать», а будет четко отвечать на поставленные вопросы. Это разные вещи. Смотрите, делайте выводы. Я думаю, он у меня будет.

— Способна ли традиционная журналистика в ближайшем будущем проявить свободомыслие и профессионализм в граждански важных темах?

— Нет традиционной журналистики. Есть журналистика. Российская журналистика сегодня находится в довольно печальном состоянии, отчасти по вине самих журналистов, отчасти — по вине власти. Я вынужден отослать вас к временам гласности, когда именно журналисты вдруг стали героями страны, заговорив о том, что происходит. В Москве, когда в эфире шла программа «Взгляд», улицы пустели. Гигантские очереди стояли за «Московским комсомольцем» и «Огоньком». Казалось, журналисты — те самые люди, которые изменят страну. Заблуждение! Но фокус в том, что они сами поверили, что они-то и есть те самые «рыцари на белых конях». Так продолжалось довольно долго, до середины 90-х. На носу были выборы президента, должен был баллотироваться Ельцин, чья поддержка измерялась пятью процентами, в то время как у Зюганова их было тридцать. И тогда владельцы самых мощных СМИ, в лице Березовского, которому подчинялся ОРТ и Гусинского, хозяина НТВ, договорились, что будет сделано все, чтобы, употребляя современные выражения, «мочить» Зюганова и поднимать рейтинг Ельцина. Не бесплатно, а за определенные уступки со стороны власти. Да, эти «рыцари на белых конях» не хотели возвращения коммунистов, но они перестали быть журналистами. Забыли, что у них есть долг — и не перед партией и правительством, ни перед властью или хозяином, а перед аудиторией. И долг этот — максимально ее информировать.

Эта ситуация усугубилась благодаря Путину, который, получив страну в очень плохом состоянии в 2000 году, решил, что единственный выход, это укрепить вертикаль власти. И СМИ в эту вертикаль попали. Федеральные каналы попали под раздачу в первую очередь. А как журналисту работать, если он еще журналист? Я всегда цитирую в этих случаях Евтушенко. «Сосед ученый Галилея был Галилея не глупее. Он знал, что вертится земля. Но у него была семья». Вот и весь ответ. Может ли журналистика вновь стать журналистикой? Может. При изменении политической ситуации. Но не с теми людьми.

— Владимир Владимирович, вы по образованию биолог и физиолог. Насколько это отразилось на вашей жизни, кроме того, что вы атеист?

— Я думаю, что мой атеизм не сформировался в результате моей учебы или той профессии, которой я должен был заниматься. Это результат довольно широких размышлений и Библии, очень внимательного чтения. Но естественно-научное образование дисциплинирует мозг. Это научная штука, заставляет рассматривать явления не через чувство, а через разум. И вообще, я считаю, что биология и человек это самая интересная и главная наука. Нет ничего более сложного и таинственного, чем человек и его мозг.

— В книге вы довольно мало рассказываете про вашу маму Жеральдин, особенно с момента переезда в Россию. Чем она занималась, работала ли…

— Мама занимала большое место в моей жизни. Она почти не владела русским языком, говорила с ошибками. Она была счастлива только тем, что любимый муж и дети — рядом. Она не любила Россию не могла привыкнуть к здешней жизни. В моей книге, ближе к концу, есть письмо человека, любившего мою маму всю свою жизнь. Ему сейчас за 90. Письмо это как букет на ее могилу. Оно написано так, что я мог бы вообще ничего не писать про маму. Там все сказано.

— То, что сейчас в политике присутствует некий антиамериканизм, вы это признаете? И если да, вас это расстраивает?

— Я бы сказал, что в советское время антиамериканизм проявлялся только в официальной политике в смысле критики американского государства и политики, он не распространялся на американцев как таковых. Сегодня настоящий антиамериканизм на уровне рядовых людей проявляется гораздо в большей степени. Это результат целого ряда вещей, самой главное из которых зависть. Это понимание, что Советский Союз проиграл холодную войну, это оскорбленное чувство собственного достоинства. Почему еще Путин был так популярен, потому что он вернул некоторый статус, который требовал от Запада другого отношения, более уважительного.

И конечно, использование в частности Америки в качестве внешнего врага, виноватого во всех наших бедах, это нечестно. Но надо сказать, что такого рода политика характерна не только для России. Поиск внешнего врага, который отвлечет народ от размышлений о подлинных причинах тех затруднений и неприятностей.

— Вы ходите на встречи Путина с интеллигенцией?

— Меня перестали звать.

— Почему, наверное, задавали неудобные вопросы, не по протоколу?

— Я думаю, именно поэтому и перестали. Не любят, очевидно. Последний раз Путин приходил на 1 канал, это было год назад. Он должен был прийти в 8 вечера, а пришел в час со словами «Доброе утро». Собрались человек 30. Одна группа людей задает вопросы типа «Ну, как поживают ваши дочери?». Следующая по численности группа совсем ничего не спрашивает. И, наконец, последняя, масюсенькая, задает неприятные вопросы. И в частности, я тогда спросил его, не возражает ли он против появления в эфире 1 канала голосов так называемой «несистемной оппозиции». На что он сказал, а разве они не появляются? Я предположил, что, видимо, он не слишком внимательно смотрит 1 канал. — А разве на «Эхо Москвы», — начал он… — Но речь идет о 1 канале… Я свое давил. На что, в конце концов, не очень добро посмотрев на меня, он сказал: — Нет, не возражаю. Все равно они не появились.

Уже не зовут ни к нему, ни к Медведеву. Меня это не сильно огорчает. Вы знаете, они не сами перечисляют, кого позвать. У них есть специальные люди, которые это делают. В свое время то же произошло с Горбачевым…

— Напоследок, что вы думаете о Собчак, что это за феномен такой?

— Вы правильно говорите, феномен. Это очень умный, понимающий, чего хочет, человек. Она создала образ светской львицы, и в какой-то момент поняла, что этот образ ей больше не нужен, что сейчас надо по-другому. И она очень успешно это делает. Как говорит ее мама, «в ней проснулись гены ее папы». И она своего добьется. А я обязательно ее позову, поскольку считаю, что надо на нее посмотреть чуть-чуть под другим углом.

— Как вы относитесь к появлению вашего мультяшного персонажа?

— Исключительно положительно. Американцы говорят, нет плохих статей, кроме некролога. Вообще, важная черта для человека и журналиста — уметь смеяться над собой. Я с удовольствием это делаю.