Модный художник Никас Сафронов обладает репутацией плейбоя, любимца женщин, голливудских звезд и прочих обладателей внушительных кошельков. Его портреты находятся в галереях и частных коллекциях всего мира. При этом он искренне верит в Бога и всерьез занимается благотворительностью. Не любит, когда женщины или мужчины делают пластику, она искажает лица. Утверждает, что в мире существует всего 80 типов людей. (Так, что несколько десятков тысяч обязательно окажутся похожими на вас). В музыке джазу предпочитает классику, а в искусстве, по собственному признанию, всеяден. Хотя…

— Вы ведь не первый раз в Екатеринбурге?
— Это второй и не последний творческий контакт с этим городом, который я очень люблю. Мне дали диск старых фотографий царской семьи. Мы будем писать к 400-летию царской семьи цикл, серию картин. Мы — это я. Это будет панорама русской истории к 400-летию дома Романовых.

— Вы всегда довольны тем, что делаете?
— У меня есть работы удачные, есть менее удачные. Иногда недоволен, а потом смотрю, вроде, не так уж и плохо. А бывает изучал новую технику, написал, смотришь, ну и ужас! Я бы взял некоторые свои старые работы и уничтожил их, выбросил. Думаю, Гоголь правильно сделал, что сжег второй том своих рукописей. Хотя наверняка это лучше того, что пишут нынче. Потому что сегодня искусство засоряют, действует интернетовский микроб. И мы видим «целующихся милиционеров» — 185 тысяч евро, проданных в «Третьяковку» — 100% - за откаты. Андрея Ерофеева уволили за это. Или мужской орган на мосту, не имеющий к искусству никакого отношения.

Недавно приходили ко мне с НТВ спрашивать, искусство это, или нет. Группа «Синие носы» сделала видеоролик: зажигают петарду, кидают ее потом в свои широкие штаны, бегают, кричат. Это называется «голь на выдумки хитра». Пусть он себе в задницу прямо порох засунет, забегает еще сильней! Это не искусство, это хулиганство, бандитизм и обман народа. Неправда, есть вещи ценные. Они как еда, должны быть неотъемлемой часть нашей жизни. Нам в советское время тоже говорили, что нефть заменит масло, делали маргарин, почти целлофановый, который люди ели и умирали. Есть сливочное масло, а есть его замена. Есть хлеб и его суррогаты, мясо и — соя. В искусстве тоже продукты должны быть натуральными.
В первом классе, нас, восьмилетних, повели в музей, и я увидел там голландскую картину: коньки, санки, люди играют на льду. Я подумал, что если бы я был художником, то рисовал бы вот так, или лучше. А другие художники думают: «Ага, надо как-то подобраться к Гельману, плюнуть на холст, и дело в ажуре. Или дырявой кнопкой прикнопить к холсту старый, воняющий носок. И назвать картину «Прощай, Россия!». И ведь кто-то купил за 45 тысяч евро эту картину с вонючим носком! Это богатые, патологически отклоненные уже люди, как Прохоров, например. Не говорю, что он патологичен, но он любит такие вещи, чувствует. Он, наверное, любит и Ван Эйка, и Питера Брейгеля, но принимает и «Черный квадрат», который является авантюрой и не имеет никакого отношения к искусству.

— Стало быть, вы категорически против «Черного квадрата»?
— Да это пустота, обман, жульничество! Малевич сделал свой квадрат в 1923-м, а до него Герхардт Полл уже создал его в 1882-м. Альфонс Алле написал в 1885-м красный, существовал даже «белый квадрат» — пустой холст. Малевич нанял двух авантюрных журналистов в 23-м году, они накропали про него статейку, подняли шум. В результате на квадрат этот молились даже, как на икону. Когда Малевичу предложили сделать копию, он кричал: «Да вы с ума сошли, я 8 лет его писал!». И тут же сделал еще 7 штук за ночь. От журналистов очень много зависит. Можно вознести, а можно низвергнуть.

— На вашей выставке очень много портретов.
— Я пишу портреты известных людей: от Рутгера Хауэра, до Машкова. Они потом забирают эти портреты к себе домой. Но у меня есть довольно авантюрная серия «Река времени», где я портрет ввожу в некий исторический костюм. Например, изучая манеру Ван Гога, я в его автопортрет с отрезанным ухом вставил лицо Кости Цзю. Помните о Ван Гоге, но не забывайте о Тайсоне, называется. Сделал даже портрет Гитлера в стиле Ван Гога.

— Наверное, многие знаменитости хотели бы иметь портрет вашей кисти. Приходилось ли кому-нибудь отказывать?
— Приходилось, хотя как профессионал я не должен этого делать, мне же платят немалые деньги. Даже если я буду просить миллион долларов за картину сегодня, это все равно копейки по сравнению с тем, сколько это будет стоить потом. Недавно был Гонконговский аукцион, моя картина продалась за 985 тысяч долларов. На «Сотби» в прошлом году ушла за 107 тысяч. Король Брунея за портрет подарил мне «Ferrari» стоимостью 480 тысяч. Я продал ее за 350 одному русскому эмигранту, который очень об этом просил. Все индивидуально.

— Сколько всего портретов вы написали?
— Думаю, может, около двухсот. Из уральцев писал Росселя и ректора вашего Горного института.

— Наверняка у вас уйма интересных историй, связанных с героями полотен?
— А как может быть неинтересным общение с Фиделем или Раулем Кастро, Софи Лорен, Рутгером Хауэром? Бывают очень смешные истории. Я был гостем Тельмана Исмаилова в его турецком Мардам Отеле, один мой знакомый устраивал там день рождения своей мамы. Сначала выступал мой приятель Миша Турецкий, а потом пел Том Джонс, которому заплатили, между прочим, 800 тысяч долларов. И вот, когда Джонсу выходить, мама говорит: «Я уже спать хочу» и уходит. Но мы послушали. Он отработал час двадцать чистейшим образом. Вот с кого надо пример брать! Все потом рванули к нему, но нам сказали, что Том Джонс плохо себя чувствует. Тогда я пошел выпить кофе, а затем в туалет к писсуару. Делаю свое дело, и вдруг рядом — «Хелло». Смотрю, Том Джонс. Я говорю: «Портрет не хотите?», а он: «Автограф не хотите?». Мечтаю написать Хопкинса. Скоро приедет позировать в новую квартиру Шон Коннери. Оказался не то, что моим поклонником, но видел мои картины. Когда я хочу кого-то написать, я просто отправляю альбом своих работ. Я практически никогда не знал отказа. Однажды таким образом мне удалось договориться о портрете с Джеком Николсоном. Мы оказались в Лос-Анджелесе возле его дома, но нас, естественно, к нему не пускали. У него на три года вперед все по секундам расписано. Тогда я попросил помощницу показать ему альбом. И — вуаля — он приглашает нас к себе. — Джек, — говорю я ему, вы знаете, что вы гений?!
— Не могу с вами не согласиться, — отвечает. — Но ведь и вы не последний человек! Так мы подружились.

— Прокомментируйте, пожалуйста, недавнюю весьма неприятную историю с обвинением вас в изнасиловании?
— Это история тетки, решившей себя попиарить. Нашлась какая-то ростовская газета, решившая отвлечь народ от политики. Сейчас эта тетка жалеет, подсылает ко мне людей, просит все отменить. А я не хочу, чтобы думали, будто я сам ее подкупил. Пусть будет суд.

Так что все обвинения — чушь собачья. Я построил храм, часовню, содержу две школы, курирую дом слепых, даю деньги. Годами. Представляю Россию в мире. Сам принц Чарльз примирил меня с сыном, которого я не видел 10 лет. Нам, — говорит, — королям, принцам, во славу и в обязанность входит уважать и любить Никаса. Сын меня зауважал и приехал в Москву. И вдруг какая-то тетка! Зачем уничтожать своего героя? Что плохого я сделал, что не так? Пишу картины, продаю и отдаю часть денег на благотворительность. Сентиментальный, чувственный, из семьи священников. Мой род пошел из кентерберрийских монахов, поехавших в 16 веке в Московию пропагандировать католицизм и принявших православие. Основателем был Артемий Сафронов, освятивший в 1668-м некую местность, названную позднее Симбирском. Моего деда репрессировали. Папа мечтал, чтобы я был священником. Я не священник, но следую этим правилам. Я никого не обижаю, ни о ком плохо не думаю, прощаю врагов, молюсь. Они потом погибают. Один под трамвай попал, другого машина сбила. И банки, и люди меня обманывали. Они продолжают вредить, а я иду, молюсь.

— Обидеть художника может каждый…

— Не только меня, вы знаете. Недавно погибла жена моего друга, Саши — Ира Пороховщикова. Достали журналисты, замучили. Загнали моего друга Галкина. Он жаловался мне, что журналисты в двери к нему лезли, добивали. Запил человек, чтобы уйти от этой реальности и умер. Очень легко можно убить человека!

— Бывает ли так, что в силу чего-то — усталость, депрессия — вы не можете работать?

— Есть любитель, а есть профессионал. Представьте, вы боксер и у вас завтра бой с Тайсоном. И что-то вдруг настроения нет, «да, ну, — говорите вы, — не пойду-ка я». Бывает, что не хочется, хочется спать. Сегодня я спал час! Но я не мог не прийти к вам, не открыть выставку, не быть в церкви, где специально в честь меня заказали песнопение. Это профессиональное отношение к своему ремеслу.

— Ваше искусство кажется очень метафоричным. Летающие балерины и т. д.

— Да, балерины у меня действительно летают вокруг театра. «Сон рыцаря» — тоже метафора. Я жил в Париже в доме у Пьера Ришара. Он поутру забирал меня, мы ездили по его друзьям, пробовали разные напитки. Я потом дал целое огромное интервью, будто я винодел. Везде есть история, метафора. Она может быть удачной или нет. И не все должно нравиться. Вы знаете, что у Леонардо да Винчи всего 12 законченных картин, и не все они совершенны? А у Микеланджело гениальная рука, ужасная нога, маленькое лицо. Однако, таких работ, как «Давид» или «Джоконда», достаточно, чтобы войти в историю.

— Как считаете, вы уже вошли в историю?
— Мы тоже работаем, да. Может, не десять, не тысяча, но одна-две работы точно останутся в истории. Так или иначе, я все равно являюсь частью вашей истории, частью истории нашего мира. Любят меня, не любят, хотят, не хотят, я уже есть, с этим ничего не поделаешь. Древние греки считали, если человек при жизни заставил говорить о себе, значит, он будет, пока мир существует. Конечно, важна и подача. Философов было много, но в памяти людской остался почему-то Диоген.

— Вы проводите здесь аукцион в пользу екатеринбургских детей, страдающих онкологическими заболеваниями…
— Не обсуждается. Моя мама говорила: «Вырастешь, заработаешь три копейки, одну отдай на благотворительность». Я отдаю полторы-две. Только что в Ульяновске моя картина продалась за 45 тысяч долларов на аукционе для детей. До этого в Киеве картина ушла за 40 тысяч, в Таллине за 75 тысяч евро. Для меня это нормальная практика.

— Вы предполагаете, что здесь цена может достигнуть подобных значений?
— Не знаю, я бы начал с доллара. Это же внутренний порыв человека. Он покупает не картину, а историю, индульгенцию. «Ни один человек не богат настолько, чтобы искупить свое прошлое», сказал Оскар Уайльд. Мы все грешны. Я воровал яблоки, кого-то, наверное, обидел, утопил кошку в детстве. Я этим мучаюсь до сих пор, и пытаюсь исправиться. Во-первых, человек приобретет картину, которая будет бесконечно дорожать. Во-вторых, он тем самым реально поможет кому-то. Я ведь тоже тратил на картину свое время, а теперь отдаю в дар. Я сегодня говорил уже, что если где-то в Австралии в джунглях сломали куст, значит, в Лондоне на кого-то упадет шкаф. В мире все страшно взаимосвязано. Человек неимоверно жаден. Когда у него есть миллиард, он хочет сто, есть сто, хочет триллион. Природа ведь принадлежит не нам, а миру, потомкам. А какой-то мудила качает нефть, убил, зарезал, отнял, обогатился, яхту купил, две, три. Абрамович себя не посрамит; взамен подаренной ему яхты за 185 миллионов рублей хочет подарить русскому дарителю яхту за 243 миллиона. Вот так яхту на яхту…

— Вас нередко называют модным, «салонным» художником. Это не обидно?

— А что, Дали, Рембрандт, Рафаэль не были модными? Что, я должен выставляться в подвалах, подъездах или метро? Люди любят засунуть в рамки.

Не обязательно раздеваться догола, чтобы привлечь к себе внимание. Хотя… как стал известным Ван Гог? Некий авантюрист, актер, у которого плохо получалось с театром, решил заняться продажей картин. Случайно наткнувшись на Ван Гога, он узнал, что тот отрезал сам себе ухо по какой-то причине. Этот авантюрист напридумывал кучу баек по этому поводу и рассказал эти байки случайно оказавшемуся в кафе писателю Ирвингу Стоуну. Тот написал книгу, которую затем экранизировал один голливудский режиссер. Так мир узнал о Ван Гоге.

— Некоторые художники пишут портреты, другие — пейзажи. Вы занимаетесь и тем, и другим. Изобрели даже собственную технику рисования…
— У меня есть техника «дримвижн», я разрабатывал ее для Российской книги Гиннеса. Это размытая картинка, нечто за 15 минут до пробуждения, когда ты видишь сон, и он уже начинает забываться, но ты еще помнишь отрывки. Это мое открытие. Вообще же, я всеядный, мне нравится все. Я не насильник, но я люблю женскую красоту. В искусстве тоже хочется все попробовать. Искусство для меня это удовольствие!

— Почему у вас Бельмондо на портрете изображен в костюме крестьянки XIX в.
— Это была легкая, дурацкая шутка. Я его обидел, потом просил у него прощения. Он просто не пришел позировать в Париже, забыл, что мы договаривались. У моих друзей, французов, висел Аргунов. Я от скуки стал его копировать. А набросок портрета Бельмондо у меня уже был, вот я и вставил его в «аргуновскую» рамку. Неудачный вышел портрет, прошу за него прощения у него и у вас.

— Слышала, что вы неплохо готовите. Часто это происходит?
— Конечно, я в юности вообще мечтал стать поваром. Я могу приготовить. Выходите за меня замуж, я приготовлю вам борщ!