«Лента.ру»: Какими новыми словами пополнился наш лексикон в этом году? Можно ли среди них выделить наиболее важные?

Михеев: В первую очередь хотелось бы выделить не какие-то отдельные слова, а лексические группы, определяющие некоторые тенденции года. Одну из таких тенденций, порождаемую медийным пространством, я бы назвал презумпцией негатива. Например, одно из слов, ставших заметным и значимым, — название препарата «мельдоний», с обсуждения которого в начале года начался допинговый скандал. За ним стоит то, что можно назвать презумпцией коллективной ответственности, когда отдельных спортсменов обвиняют в употреблении допинга и на этом основании отстраняют от соревнований всю команду. Больше всего пострадала от этого не допущенная до Олимпийских игр сборная российских паралимпийцев; и слово «паралимпийцы» поэтому тоже можно назвать одним из знаковых для 2016 года.

Какие еще были тенденции, кроме презумпции негатива?

Презумпция невежества. Это явление, которое стало заметным в этом году, особенно в социальных сетях: после назначения новых госчиновников в их прошлой деятельности обнаруживались какие-то сомнительные моменты. Например, новый детский омбудсмен Анна Кузнецова когда-то положительно высказывалась о телегонии — лженаучном течении, согласно которому на генетическую память матери влияют все ее прежние мужчины. А новый министр образования Ольга Васильева употребила в одном из интервью слово «божествование». Впоследствии выяснилось, что это промах журналиста, который просто не сумел понять слово «долженствование», однако осадочек остался: ведь такое претенциозное и пафосное слово действительно не очень подходит главе Министерства образования, и в рамках презумпции невежества как раз оно стало показательным «мемом».

Обе эти презумпции прямым образом соотносятся со словом «постправда», которое было признано словом года (по версии Оксфордского словаря) в английском языке и означает, что все чаще для общественного сознания важным и значимым становится не реальный факт, а его медийная интерпретация и оценка.

Судя по этим двум группам, новые слова приходят скорее из общественной сферы, нежели из политической и экономической.

Действительно, практически полностью ушла лексика ненависти и войны, доминировавшая, например, в 2014-м году. В 2015-м таких слов стало значительно меньше, а в этом тенденция вообще сошла на нет: новых слов, связанных с военными конфликтами, в этом году не появилось. Что касается социально-экономической ситуации, картина другая: здесь знаковых слов и словосочетаний стало значительно больше.

Здесь тоже, видимо, преобладают негативные тенденции?

Эти слова и выражения можно разделить на позитивные и негативные. Последние связаны с воздействием санкций и с ухудшением экономической ситуации — например, «экономический декаданс» или парадоксальное «отрицательный темп роста». Самый показательный неологизм — «страна-дауншифтер»: так в начале года назвал Россию глава «Сбербанка» Герман Греф. Что касается позитивно окрашенных слов, появились такие формулировки, как «новая нормальность» или «новые возможности», а также «внутренний туризм», который можно считать одной из разновидностей импортозамещения.

Кто из публичных фигур стал основным поставщиком новых слов?

Самой показательной фразой года, в которой отразились и позитивные, и негативные тенденции, стало высказывание премьера Медведева во время его визита в Крым: «Денег нет, но вы держитесь». Хотя там был более развернутый диалог и более широкий контекст, именно в таком сокращенном варианте эта фраза стала мемом. Медведев в этом году практически заменил Путина в качестве автора новых запоминающихся фраз: можно, например, вспомнить его совет учителям «идти в бизнес» или фразу «В каждой российской семье есть автомобиль». С его подачи появился также шутливый вариант названия кофе: «русиано».

А что же деятели культуры?

В первой половине года, когда неожиданный ажиотаж возник вокруг выставки Серова в Третьяковке, появилось словосочетание «очередь на Серова», использовавшееся в значении «интерес простой публики к высокому искусству». Вслед за Серовым последовали очереди на Айвазовского, Рафаэля и другие выставки — однако обобщающего для них термина так и не появилось. Попытку обозначить это словосочетанием «культурная толпа» нельзя признать удачной: ведь толпа — нечто хаотичное, а очередь, напротив, упорядоченное. Здесь мы имеем дело с ситуацией, когда явление есть, но емкого слова для него пока не придумано. Еще одно слово из культурной сферы — «лабутены» — пришло из песни группы «Ленинград». Оно также имеет прямое отношение к художественным выставкам («Водил меня Серега на выставку Ван Гога»), но выражает некое ироническое отношение к гламурному пафосу и претензии на культурность — когда интерес к высокому искусству помещается в ряд других элементов престижа.

Получается, в этом году мы получили больше слов, связанных с явлениями и событиями, заметными в масштабах страны?

Не только страны в целом; события городского масштаба также нашли свое отражение в лексике. К примеру, первую волну сноса незаконных торговых точек в Москве окрестили в народе «ночью длинных ковшей». По этой же причине в число значимых слов вошли «ларьки», а также обобщающее слово «самострой»: ведь сносились не только ларьки, но и более основательные здания.

Уходящий год был богат на внешнеполитические события. Выборы президента США, например. Это как-то отразилось на языке?

Безусловно. Выборы американского президента породили несколько лексических единиц. В первую очередь — «трампизм» как некое течение, хотя что конкретно означает это слово, не вполне ясно. Можно вспомнить каламбур «трампункт» — так предлагают называть Белый дом после ухода Обамы. Перед президентскими выборами часто употреблялся глагол «топить за…[Трампа]», который раньше встречался в жаргоне футбольных фанатов в значении «поддерживать какую-то команду».

Уходят ли из употребления слова и выражения, ставшие популярными в прошлые годы, — например, связанные с Украиной?

В этом году не появилось никаких заметных слов, связанных с Украиной. «Ватник» и «колорад» прочно вошли в обиход и стали общеупотребительными. Другое дело, что если изначально они были окрашены сугубо негативно, то теперь потеряли эту окраску и стали чаще использоваться в ироничном варианте самоопределения, порой даже с неким элементом гордости.

Появились ли какие-то совершенно новые категории слов?

Наверное, к таковым можно отнести слова, связанные с социальным неравенством. Например, «гелендвагены» стали символом поведения золотой молодежи, которая демонстративно нарушает ПДД. Можно вспомнить еще и практически забытую «уборщицу Газпрома», прославившуюся тем, что у нее украли из внедорожника очень дорогую сумку, на которую она, как с горькой иронией констатировали, «намыла» и «наподметала».

Стало быть, меньше говорили о войне и больше о социальных явлениях?

Да, политическое и внешнее ушло на периферию, а внутреннее стало более заметным. Среди значимых слов, имеющих отношение к внешней политике, можно отметить разве что «Брексит» — слово года по версии английского словаря Collins. В 2015 году одной из главных была тема беженцев, а в этой связи зафиксировано только одно словосочетание, связанное с поведением иммигрантов: «ночь длинных рук» — новогодняя ночь в Кельне. Увеличилось число слов, обозначающих стихийно рождающиеся социальные сообщества. Так, российских болельщиков, устраивавших драки во время футбольного чемпионата во Франции, назвали «зоотечественниками», а тех, кто весной болел за Леонардо Ди Каприо на церемонии вручения Оскара, — «дикапристами».

В уходящем году много говорилось о нравственности и семейных ценностях. Эти темы как-то повлияли на наш лексикон?

Да, в «Словаре года» есть несколько таких слов, которые употреблялись и ранее, но гораздо реже. Например, «пролайферы» — те, кто выступает против абортов, или «беби-боксы», ставшие популярными из-за дискуссии вокруг их запретов. Говорили о педофилии, особенно после скандала в 57-й московской школе, где некоторых учителей заподозрили в связях с учениками. А если вспомнить еще и казус с выставкой американского фотографа Стерджеса и активными протестами против нее, то можно констатировать, что в этом году нравственно-сексуально-демографическая тема стала одной из самых обсуждаемых, и это нашло свое отражение в словаре. Политика действительно уходит из центра общественного внимания, заменяется экономикой, культурой и нравственностью: все чаще говорят и пишут о проблемах именно такого рода.