У атак в Лондоне, в Париже и в Брюсселе есть общая черта: их исполнили европейцы. Граждане Великобритании, Франции и Бельгии, мигранты во втором поколении. Они не бежали из Ливии или Сирии. Они родились и выросли в Европе. Это доморощенные террористы. И лондонский смертник Мохаммед Сидик Хан, и организатор парижских атак Салах Абдеслам. Все они принимали идеи радикального ислама на родине, в зрелом возрасте от таких же британцев, французов и бельгийцев. Они становились фанатиками за считанные годы, как, например, Абдельхамид Абауд. В 2013-м он встал под знамена запрещенной в России ИГИЛ, а до 2010 года, по воспоминаниям друзей, почти не ходил в мечеть.

Самая большая доля мусульман, которые уехали в Сирию воевать на стороне радикальных исламистов, — из Бельгии. Это статистика. И у этого явления есть понятные причины. Прежде всего, социально-экономические. При всем провозглашаемом равноправии, мусульмане в Европе — это люди второго сорта. Они не получают хорошего образования и не могут найти престижную работу: отказ можно получить за «прописку» в мигрантском районе или за национальность, говорит старший научный сотрудник Центра арабских и исламских исследований Института востоковедения РАН Борис Долгов.

«Получить образование сложно, найти работу сложно, а среди мусульман во Франции это где-то 11% безработицы. При этом не берут на работу даже по французским исследованиям, во-первых, по лицу, т. е. если ты араб, то это меньше возможностей у тебя найти работу, чем даже кабилу».

Дискриминация порождает чувство несправедливости, а это создает почву для крайних форм ислама. Европейское государство не может вмешиваться в религиозную жизнь своих граждан, поэтому и во Франции, и в Бельгии, где сосредоточены самые крупные мусульманские общины, возникло огромное количество исламских организаций, отмечает Борис Долгов.

«Во Франции и в Бельгии созданы десятки, если не сотни организаций мусульманской общины. Это и профессиональные, и гуманитарные, и просветительские, и религиозные, и в том числе религиозные, которые исповедуют радикальные течения, но по законам либеральным и Франции, и Бельгии, это не подлежало какому-то преследованию».

Религиозные автономии не противоречат европейским ценностям. Это нормально, но внутри подобных структур «новых европейцев» марокканского или пакистанского происхождения встречают вербовщики ИГИЛ, рассказывает эксперт по религиозным культам Александр Невеев.

«Поскольку Европа не дает каких-то образцов единой идентичности, а, наоборот, она говорит: „Будь таким, каким ты хочешь, отличайся, ищи какие-то способы самовыражения“, и вот эти вот люди, они уже, будучи оторванными, очень в большой степени ищут вот этого единства, ищут единомышленников. Ну, а радикальные вербовщики тут очень сразу к месту, они говорят, что „вот ты какой молодец, ты уже во втором, в третьем поколении живешь, но ты не утратил интереса к исламу, ты пытаешься быть праведным, ты лучше других знаешь, насколько ущербна европейская культура“ и так далее».

Вербовщики и проповедники радикального ислама работают осмотрительно и тонко. В иерархии «Исламского государства» они занимают высокое положение, образованы, разбираются в современных технологиях и бывают убедительны. Так европейские мусульмане переходят к крайним религиозным взглядам. Так рождается европейский терроризм. Едва ли не самый опасный, потому что домашний, свой.