— Владимир Владимирович, мы живем в очень неспокойное время. Множество погибших при теракте в Турции. Что можно сделать, чтобы остановить эту волну террора? К каким выводам прийти?

— Нужно объединять усилия в борьбе со злом. То, что произошло в Турции — наглая террористическая вылазка. Преступление со множеством жертв и, конечно, это попытка дестабилизировать ситуацию в соседней и дружественной для нас стране. Явная провокация в ходе избирательной кампании. Эффективными мы будем только тогда в борьбе с этим злом, когда будем вместе бороться с ним.

— Мы попытались бороться вместе с мировым сообществом, но мировое сообщество нас не хочет слышать. Каковы наши реальные цели нахождения в Сирии и каковы критерии успешности?

—  Я хочу подтвердить, что мы заранее предупредили всех наших партнеров, особенно страны региона, о наших намерениях и о наших планах. Кто-то говорит, что мы сделали это слишком поздно. Но хочу обратить ваше внимание на то, что нас вообще никто и никогда при планировании и в начале операций подобного рода не предупреждает. А мы это сделали.

— Из доброй воли?

— Из доброй воли, и исходя из соображений целесообразности и из желания показать, что мы открыты для совместной работы. Подчеркну еще раз, что мы работаем в полном соответствии с международным правом по запросу официальных властей Сирийской Арабской Республики. Другие страны, которые до сих пор принимали участие в подобных акциях, действуют незаконно, потому что нет ни решения Совета Безопасности ООН на этот счет, нет и официального запроса сирийских властей. Обращаю ваше внимание на то, что к началу нашей операции уже 11 стран приняли участие в различных ударах по сирийской территории. Все это продолжается больше года. Зная это, мы предложили им совместную работу. Самое простое для них было бы присоединиться к нам и таким образом легализовать свои действия на сирийской территории.
К сожалению, пока мы об этом с нашими партнерами не договорились. Но мы не теряем надежды на это. Есть определенные подвижки. Созданы прообразы рабочих групп с израильтянами, американцами и с турецкими партнерами. Есть предложения от американской стороны, как нам избежать инцидентов. Наши специалисты получили запросы и предложения от американской стороны, сформулировали свое видение совместной работы и направили в Пентагон. Надеюсь, что будет сделан и следующий шаг, без которого урегулировать ситуацию невозможно — начнется совместная работа над поиском политического решения.
Если говорить о военной составляющей — в ответ на упреки в наш адрес, что мы наносим удары по умеренной оппозиции, а не по ИГИЛ и не другим террористическим организациям, мы отвечаем — допустим, вы знаете лучше ситуацию на территории, вы там присутствуете больше года незаконно, дайте нам цели, мы их отработаем.

— Отказали?

— Отказали. Сказали — нет, на таком уровне мы работать не будем. Непонятно. Если они действительно лучше знают и хотят бороться с терроризмом, пусть назовут конкретные места, где укрываются террористы, где их пункты управления, склады с вооружением и техникой. Дайте нам цели. Чего проще? Но пока, к сожалению, мы до такого уровня совместной работы не дошли. Но, повторяю, первые шаги в установлении контактов на военном уровне уже сделаны.

— Сирийская армия перешла в наступление. Насколько высока вероятность успеха? Насколько Вы владеете ситуацией, которая сейчас в Сирии?

— Это зависит, конечно, прежде всего от сирийской армии и от сирийского руководства. И мы не можем брать на себя излишние обязательства и никогда их не брали. И я с самого начала сказал, что активная фаза нашей работы на территории Сирии будет ограничена по времени сроком наступательных операций самой сирийской армии. Наша задача заключается в том, чтобы стабилизировать законную власть и создать условия для поиска политического компромисса.

— Стабилизировать военным путем?

— Военным путем, конечно. У стоящих рядом со столицей подразделений международных террористов и иже с ними никакого желания договариваться с властями Сирии, которые чуть ли не в осаде сидят в собственной столице, не возникает. Если сирийская армия покажет свою жизнеспособность и готовность, самое главное, бороться с терроризмом, то и возможности достичь политического компромисса будут значительно выше.

— Вы все-таки рассматриваете вероятность использования Вооруженных Сил РФ в наземной операции в Сирии?

— Нет, это исключено.

— Что бы ни произошло?

— Нет. Мы не собираемся этого делать, и наши сирийские друзья об этом знают.

— Точность, с которой наносятся удары показывает, что мы владеем ситуацией лучше, чем коалиция под крылом американцев. Откуда у нас такая информация?

— Мы готовились к военным акциям. Мы сосредоточили в нужном нам месте и в нужное время достаточное количество сил, средств, боезапаса. Мы проводили настойчиво длительное время разведку из космоса и с воздуха. Мы сопоставляли разные виды получаемой информации. Специалисты Генерального штаба в координации с сирийскими партнерами и другими странами региона создали информационный центр в Багдаде. В результате обмена данными мы получили дополнительные сведения. Так что все, что происходит в небе и на земле, это не спонтанные действия, а исполнение намеченных ранее планов.

— Удар Каспийской флотилии утром 7 октября произвел большое впечатление. Никто не ждал? Американская разведка перестала работать?

— Я думаю, что она работает, и американская разведка одна из самых лучших в мире, давайте не будем бросать в нее камни. Она одна из самых мощных, но и она не все знает, и не должна все знать.

— А что за ракеты использовались?

— Ракеты «Калибр». Они стоят у нас на вооружении не так давно, с 2012 года. Их дальность 1500 километров. Собственно говоря, об этом уже говорили. Но это, конечно, высокотехнологичное, высокоточное современное оружие нового поколения, которым мы планируем перевооружить всю российскую армию. Это действительно сложные комплексы. И как показала практика, их применение весьма эффективно.

— Как показало?

— На территории двух государств по ходу маршрута они совершили 147 поворотов, шли на высоте от 80 до 1300 метров.

— Скорость — военная тайна?

— Нет, не тайна. Она сопоставима со скоростью реактивного самолета. Дело в том, что это не секретная информация. В принципе, все наши партнеры на экспертном уровне осведомлены о том, что у России есть такое оружие.

— При этом западные аналоги лучше, хуже? Нам есть чего бояться?

— Такие же. Американские ракеты морского базирования, я могу ошибиться, но где-то на 4,5 тысячи километров летают. Наши аналогичные системы, но воздушного базирования, тоже 4,5 тысячи километров дальность.

— Мы можем из своего воздушного пространства наносить удары?

— Да, именно так.

— Гонка вооружений?

— Нет, дело не в гонке вооружений. Дело в том, что современные средства поражения совершенствуются, меняются. В других странах это происходит даже быстрее, чем у нас. Поэтому мы просто вынуждены не отставать. Наша госпрограмма вооружений создавалась несколько лет назад в условиях спокойной международной обстановки. Программа реализуется не потому, что мы готовились к каким-то агрессивным действиям, а потому что имевшиеся на вооружении российской армии основные ударные комплексы, защитные системы устаревали и выходили в тираж. Подошло время их менять. И мы своевременно приняли эти решения.