В Екатеринбург приезжал бессменный директор детского юмористического тележурнала «Ералаш» Борис Грачевский. Человек неоднозначный, яркий. Собеседников помладше склонен с разбегу величать на «ты». Видимо, привычка. Его есть за что уважать. Хотя неуемная энергия и декларация: «Я хожу по солнечной стороне жизни» — порой сочетаются с грустными глазами.

— Борис Юрьевич, говорят, вы на сцене с шести лет…

— Именно так. Мы с моим отцом, профессиональным артистом, делали номер: угадывали мысли на расстоянии. Я, кстати, и теперь людей отлично чувствую, моделирую, чего от них можно ждать. Иногда ошибаюсь, конечно, я не оракул и не рентген.

— Меня пригласила студия звезд, работающая здесь под нашей маркой. Они делают свои сюжеты. Я рад, что у них получается, и благодарен им. Мы не в состоянии возить кого-то к себе, это нереально, работаем только с москвичами и московской областью. Знаменитый Миша Казаков из «Папиных дочек», чтобы приехать к нам на съемки, каждое утро в Твери вставал в четыре — пол-пятого утра. В любом городе, где есть 150 тысяч населения, найдутся таланты. У вас тоже полно милых, замечательных ребят. Порадовали меня. Я, чтобы найти девочек для своего художественного фильма «Крыша», посмотрел семь с половиной тысяч детей. Надо искать. Как Ролан Быков говорил, хорошие дети появляются после просмотра 5-7 тысяч.

— Я делаю, вернее, переделываю сценарий. Там нет ни одного ребенка. Это будет грустный фильм про позднюю любовь. В конце заплачут все. Главная героиня, 20-летняя девочка, постепенно трансформируется из развязной девицы в настоящую Леди. Почему захотелось снять грустный фильм? Режиссеру всегда интересно поменять жанр. Лиознова сначала сняла «Три тополя на Плющихе», затем «17 мгновений весны», а потом — и вовсе «Карнавал». Так что мне хочется, чтобы все поплакали, попереживали. Над моим фильмом «Крыша» — плачут. В основе, кстати, трагическая история — в Балашихе девочки и правда прыгнули с крыши.

— Обычно снимаем раз в неделю. У меня большая команда. Все изменилось, конечно. Это уже не Ералаш вашего детства. Дед Мороз у нас поет рэп. У меня редактору 21 год, пишет тоже молодежь. Хотя это и не гарантия качества.

— Это была чья-то первоапрельская шутка! Нормальные люди просто посмеялись, и вдруг через какое-то время это всплывает в Интернете. Новость ровно 18 минут стояла на сайте «Комсомольской правды», я с тех пор отвечаю на этот вопрос. У меня нельзя отнять то, что принадлежит мне лично. Да и Лера была в ужасе от этих слухов.

— По-разному. На короткой дистанции она пробежала очень здорово, а на длинной просто обосралась по-полной. Противно, когда в искусстве в первую очередь стоит скандал. Прием, на котором построена картина, не выдержал такого длинного марафона.

— Конечно, поначалу все обалдели: сплошной полумат и скабрезные истории. А драматургии-то нет, все делалось на бегу. История про то, как бедная училка вернула деньги, тянулась в течение трех месяцев. Самое противное, что делает Гай Германика, — она подменяет возраст. Это нечестно. Надо работать с тем возрастом, который заявлен. У нее в роли девятиклассников были артисты 21-22 лет. Знаешь, как трудно с маленькими работать? А я делал картину по-настоящему, с 12-летними. Все слезы, которые есть в кадре, вызваны реальными эмоциями. Я готовил детей.

— С детьми работать легко. Трудно найти тех, с кем легко работать. В момент съемки завязываются определенные отношения. Я становлюсь чем-то средним между приятелем, отцом, братом. И объектом обожания, поскольку мне это необходимо.

— Люблю. Конечно, когда мы расстаемся, связующие нити становятся все тоньше и тоньше. Последний кадр фильма «Крыша» мы на крыше и снимали. Когда я сказал «Стоп, снято!», девочки зарыдали еще громче и пронзительней, чем до того в кадре. Чтобы это понять, надо окунуться в Его Величество Кино. У детей ведь звездная болезнь на пятый день съемок возникает. Они здесь главные артисты: «Так, ну-ка, дай сюда мне чай!» и т. д. Кино так устроено, что любой ребенок и взрослый сходит с ума — как же, 20 человек вокруг тебя бегают. Но мы знаем, как на место поставить. Всю жизнь с этим боролся. Родители тоже сумасшедшие бывают. Некоторые вдруг забирают детей со съемок. Иные — предлагают взятки. Прислали недавно штук десять фотографий ребенка. На последнем фото — по пояс голая тетка с надписью: «А это его мама!».

— Да не достижения это! Я сделал три поступка, которые требовали от меня решимости и мужества. Мне это далось огромным трудом. Я бросил курить, уволил дочку и ушел после 35-летия от жены. Потребовалось преодолеть себя.

— Нет, мы так и не общаемся.

— Вы связываете это с какими-то вашими личными качествами?

— Да не в этом дело. Это внутренний вопрос наших взаимоотношений с дочкой. Все идет от отношения ко мне моей жены, это долгий разговор. Конечно, мне было очень неприятно читать в «Караване истории», как меня поливает дочка. Но помнишь, что было написано на кольце у Соломона? «И это пройдет…».

Я как-то проснулся и подумал: «А придет ли моя дочь ко мне на похороны?» Понял, что не придет. Потом понял, что мне уже не так интересно, как у нее дела. А ведь я спать никогда не ложился, ей не позвонив. Потом привык, ничего, она взрослая девочка. Обидно, но что выросло, то выросло.

— Конечно, у меня огромное количество замечательных детей. Они приходят, звонят, переживают. Сейчас девочка у меня поступила, так месяца три я должен был проверять, как она стихи читает. Потом сломала ногу, звонила мне в Америку по нескольку раз на дню. Многие дети выросли, кто-то своих детей родил.

— Ваши бывшие — Юля Волкова, Влад Топалов… Поддерживаете отношения?

— С шоу-бизнесом достаточно тяжело поддерживать отношения. Глюкоза мне ближе всех. Видимся редко, но при встрече радуемся. У Юльки, по-моему, проблемы с мозгами начались. Многих, кто вырос в Ералаше, вы и не знаете. Катя Вуличенко и другие.

— Нет, ненавижу все это. К 13-му числу отношусь с большим уважением.

— В Иерусалиме у гроба Господня я находился с чудовищным гипертоническим кризом. Жуткая была боль. Я положил руки на гроб, и боль улетучилась. Я был потрясен. Если бы я был глобально верующим, сошел бы с ума и молился бы вечно. Потом, на улице, боль вернулась, а у Стены плача прошла опять. Я решил, что за столько лет эти места и правда были положительно заряжены миллионами людей, и это подействовало. Такая же история у меня была в Кижах. В принципе я всему найду ответ. Учитывая, что Голгофа срыта, и пещера придумана и сделана… Но есть слово «вера».

— Это ведь считается изрядно неприличным вопросом, между прочим. Примерно то же, что спросить, сколько я зарабатываю, и в какой позе мне больше нравится. Семен Альтов как-то ответил: «Я столько зарабатываю, что мне моя работа нравится». Я живу с Богом в себе. Тратить время на хождение по заведениям (имеются в виду церкви — Ю.Г.) себе не позволю. Разве что оценить естественную красоту.

— К каким детским программам на ТВ вы относитесь положительно?

— Я уже лет 30 назад возмущался, что в передаче «Спокойной ночи, малыши» куклы — просто какие-то чудовища, которых нет в природе. Безобразная, глупая и вредная для ребенка передача. Давно бы уже ввели трехмерных кукол. Наше детское ТВ мне не нравится. Пара недавно возникших детских каналов — какие-то нерусские. Детский канал — это первая и главная попытка сохранить русский менталитет. Добиться, чтобы Чебурашка оставался нам ближе, чем Симпсоны. Помните «Варежку» Романа Качанова, «Простоквашино», «Ну, Погоди!»? Хотя они там и бегают, как Том и Джерри, но они человечнее, добрее! И вот эта доброта выдавливается. Детский российский кинематограф умер совсем, взрослый — на грани. Зато к нам лезут американцы. А это страшная, бездушная страна.

— Это моя боль. Мы договорились, что 1 канал оставляет за собой 3 последние года. Все остальное уходит на СТС. Вообще, бардак, премьеры тут же оказываются в Интернете. Все тырят, бороться с Интернетом невозможно.

— Плохо представляю. Пока во мне сидит 12-летний пацан, главный редактор журнала «Ералаш», все в порядке. Но вдруг он куда-нибудь уйдет? Дело передать некому. Хочется продать душу дьяволу и прожить как можно дольше. Мне, по Высоцкому, есть что спеть, представ перед Всевышним, и есть, чем оправдаться перед ним. Я безумно люблю дело, которое делаю. И помню, что если тебя любят, то это не константа, любовь нужно подтверждать. Я, между прочим, теперь еще и пою. Над моей песней «Мама» все рыдают. Недавно мне предложили сыграть на выбор кэгэбэшника и наркобарона. Выбрал наркобарона, конечно. С удовольствием поеду в Мексику сниматься.